Играл на флейте гармонист - Влад Стифин

считался излишней структурой, но вследствие действия Международной конвенции о здоровье существовал уже несколько лет.

* * *

В женской «ЗП» ее встретил сильный холодный ливень, весьма характерный для этих мест, где Правительство размещало зоны перевоспитания различных типов и категорий комфортности. Зима здесь уже закончилась, а лето никак не приходило. Влажные, холодные массы воздуха волнами надвигались от океана на дремучую, лесистую местность. Венеру Петровну разместили в громадной спальне человек на сто, на верхней кровати. Воспитанницы с первых дней назвали ее «Стрекозой», наверное из-за ее профессии и хорошо сохранившейся фигуры. В основном воспитанницы трудились на делянках, но Венеру Петровну руководство «ЗП» назначило на бытовой склад, видимо как бывшего завхоза. Старые по срокам воспитания женщины за это ее не очень-то полюбили, считая, что она незаслуженно получила эту работу на складе. Группа особо закоренелых воспитуемых женщин, частично участвующих в воспитательном процессе, предложила Венере Петровне свободный, добровольный выбор — либо она отказывается о работы на складе и переходит на делянку, либо она может получить дополнительный срок воспитания. Это предложение ее, конечно, расстроило, и она довольно быстро согласилась на деляночный вариант. Работа на делянке была хотя и весьма интенсивной, к вечеру руки и ноги поначалу отказывались повиноваться, но и очень интересной. Стволы валили новыми лазерными аппаратами. Сучья обрабатывали небольшими ручниками. В хорошую погоду, когда светило солнце, работа на свежем воздухе приносила даже некоторое удовольствие. Но вот чуть потеплело, стало досаждать комарьё да мошка. С этим неудобством боролись примитивно просто — на лицо и руки наносился защитный слой местного изобретения. Лето пролетело быстро. В этих краях его обычно хватало всего месяца на два. Как правило, летом случались уходы воспитанниц из «ЗП». По статистике процент уходов был незначителен и руководство не беспокоил, но этим летом уходов стало многовато. Ходили слухи, что это связано с повышенной солнечной активностью, но особо знающие воспитанницы поговаривали, что это результат действия враждебных разведок. А еще шептались по закоулкам, что условия комфортности в «ЗП» стали известны различным организациям гуманного типа. Часть общественности требовала мягких мер воспитания, а Правительство некоторое время оставалось в нерешительности в связи с летними отпусками. Вообще-то знающие люди кулуарно обсуждали эти «ЗП», и в узких кругах было известно, что в Правительстве уже несколько лет конкурируют две тенденции, гуманитарная и дисциплинарная. Эти два направления обсуждались очень часто на закрытых правительственных совещаниях, то есть при закрытых дверях. Скудная информация как-то просочилась в общество. В нынешнее время гуманитарии разактивничались особенно, да и общественные организации, чутко реагирующие на настроение во властных кругах, не сидели сложа руки. Гуманными идеями пропитался весь интеллигентский бомонд, естественно, только в пределах действующего законодательства. Ряд воспитанниц почувствовали, что в обществе идет брожение и, поддавшись каким-то индивидуальным порывам, уходили из «ЗП» в неизвестную опасность. Как правило, уходы в этих дремучих местах заканчивались трагедийно.

Последнее письмо от Аполлона Ивановича она получила еще в начале лета, когда работала на ферме, и оно ее очень опечалило. Он писал, что находится в госпитале по причине незначительного недомогания глаз и желудка, и местная медицина восхищает его своей эффективностью. Письмо было короткое, всего пол-листочка убористого текста. В конце в «PS» значилось: «люблю, скучаю, жду момента». Венера Петровна, понимая, что по гуманным соображениям цензуры Аполлон Иванович не может реально описать свое состояние, но это последнее «жду момента» ее очень насторожило. Что это означало? — она понять до конца не могла, но что-то тревожное в этих двух словах явно почувствовалось.

* * *

Аполлон Иванович старательно лечился в госпитале среди совоспитуемых с разными недугами. Правда, здесь иногда попадались и не очень больные экземпляры. Эти воспитуемые, особенно обладающие театральным даром, «играли» свои недомогания очень правдиво, и медик, ввиду незначительной технической оснащенности госпиталя, обнаружить подделку никак не мог. Ближе к осени Аполлон Иванович получил долгожданное письмо от Венеры Петровны. Уже по виду конверта он понял, что произошло ужасное событие — она попала в «ЗП». Письмо оказалось большим, в нем подробно описывались ее, так сказать, приключения. Зная, что ей не все можно описать, Венера Петровна прибегла к иносказательному стилю. В начале письма находились такие слова: «за некоторые мои недостатки, а именно, женскую непокладистость характера, мне прямо с фермы пришлось пропутешествовать на перевоспитание в течение трех лет». Но не все подробности ей удалось передать. Цензура вымарала значительную часть текста, и все-таки один из вопросов цензура пропустила. В тексте это выглядело так: «Любимый, я тоже жду момента, когда мы увидимся. Этот момент — что означает для тебя?» Аполлон Иванович долго размышлял — что же ответить Венере Петровне и как ответить? Он сам еще очень смутно представлял себе, как и когда это момент наступит. Уйти из «ЗП» возможно, но незнакомая система защиты перевоспитуемых является серьезным препятствием и дремучесть этой местности с отсутствием дорог и жилья на сотни, а может быть и на тысячи километров вокруг, представляет большую опасность для решившихся уйти. В зоне бывали случаи ухода, но дальнейшая судьба ушедших была неизвестна. После таких размышлений Аполлону Ивановичу захотелось с кем-то поделиться своими мыслями, но здесь в госпитале сразу найти собеседника для доверительного разговора было не просто, пожалуй, только санитар «Кварк», его старый знакомый, подходил для этой роли. Кварк в госпитале появился недавно, и у Аполлона Ивановича с ним, как-то само собой, сложились товарищеские отношения. Они сразу вспомнили случай с «Головешкой», который, как рассказал Кварк, в конце концов случайно умер от переутомления. Вечером «Головешка» еще с кем-то весело общался на тему о достоинствах и недостатках руководства «ЗП», а утром его нашли в своей кровати абсолютно неживым. Аполлон Иванович и Кварк старались не привлекать к себе внимание и общались как бы случайно при помощи коротких фраз, перемешанных с обычными для госпиталя диалогами о еде, погоде, клизмах и таблетках. Оказалось, что Кварк, бывший профессор-физик, попал сюда после неудачного эксперимента на демореакторе. Комиссия посчитала, что его расчеты были неверны, хотя на самом деле техник перед запуском не проверил один из клапанов, но техник оказался каким-то дальним родственником одного из членов комиссии, и расследование закончилось для профессора неблагоприятно. Профессор полагал, что уходить надо ранней осенью, когда отсутствие кровососов и наличие, так сказать, даров леса могут благоприятствовать длительному выживанию в дикой природе.

Преодоление системы защиты для профессора вообще не представляло проблемы — над принципами ее построения он трудился еще в молодости, когда работал над первой своей диссертацией. Но одна мысль их обоих тревожила