Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами - Шонесси Бишоп-Столл

Логика, конечно, железная (и шотландская), однако на протяжении веков при любой непонятной хвори – будь то утомление, депрессия, тревожность, апатия, паранойя, наваждение или расшатанные нервы – стандартной врачебной рекомендацией действительно был свежий горный воздух. Он же, как выяснилось по итогам грандиозной попойки, сработал и для комбинации всех этих симптомов.

Существует множество научных объяснений, почему высота может сделать утро после пьянки еще невыносимее. Те, кому довелось испытать на себе горную болезнь, сравнивают ее – по крайней мере по степени физического недомогания – с самым сокрушительным похмельем. С другой стороны, от похмелья в низинах (которое случается, к примеру, в Вегасе или Амстердаме) вам может захотеться убежать без оглядки прямо в горы: этот способ найти спасение известен давно. Но есть ли в нем резон?

В книге «Гнев гроздьев» Энди Топер приводит рассказ об утренней разведке, поведанный ему офицером Джорджем Фэрроу: «Чем выше я взбирался… тем меньше ощущалось похмелье. Когда я достиг нагорья Камерон[102], в голове прояснилось, а тошнота прошла. Я был не прочь пообедать и даже пропустить несколько стаканчиков – хотя еще недавно от одной мысли об этом меня бы вывернуло».

Топер подытоживает: «Возможно, самое простое объяснение этого феномена в том, что подъем в гору может исцелять от похмелья (хотя и принято считать, что высота усиливает действие алкоголя). Впрочем, ничто в этом недуге не бывает однозначно».

Сейчас почти полдень, и скорость ветра близка к ураганной – очевидно, идеальное время для любительской стрельбы из лука.

«Кто из вас раньше стрелял?» – спрашивает один из двух оставшихся гидов – он помоложе, и акцент у него не такой чудовищный. Энергии у него хоть отбавляй, а в торчащих волосах столько геля, что им не страшен никакой вихрь. «Что, никто?» – орет он, не веря своей удаче.

Никто не шелохнулся. Наши глаза слезятся, и мы пытаемся удержать развевающуюся одежду, чтобы ее не сорвало ветром. Но Торчок снова открывает рот, так что я вскидываю руку и принимаю удар на себя: «Я стрелял».

– О, Храброе сердце! Как тебя звать?

Я удерживаюсь от замечания, что вообще-то он только что назвал меня Храбрым сердцем, и говорю свое имя.

– Ну ладно, Шокнесси, посмотрим, на что ты способен! – Он протягивает мне лук.

Вообще-то способен я не на многое. Но по работе я нередко оказываюсь в ситуациях, когда приходится учиться странным вещам. К примеру, всего месяц назад для своей колонки про отцовство я оказался на мастер-классе «Стрельба из лука и ходячие мертвецы».

– В кого тебе доводилось стрелять? – спрашивает Торчок, подавая колчан со стрелами. В тот день мы стреляли по замаскированным под зомби пугалам с тыквами вместо голов.

– В тыквы, – отвечаю я.

Торчок присвистывает. «Похлопаем Шокнесси! – восклицает он, как будто бы я вышел похвастаться. – Наш герой прикончил безжизненный овощ!» Держа лук, я стискиваю зубы и выдавливаю улыбку в ответ на его болтовню. Обычно я не против, чтоб надо мной посмеялись, но сейчас адски дует ветер и я вообще-то делаю Торчку одолжение. Кроме того, я и вправду горжусь, что прикончил это тыквоголовое зомби-пугало. В тот день похмелье было куда сильнее и стрелы одна за другой падали в грязь. Когда колчан почти опустел, до меня дошло: все это время я пускал стрелы не с той стороны лука. Я выпустил еще одну стрелу – и всадил ее прямо между мертвецки тыквенных глаз.

Так что Торчок не знает, с кем связался: с человеком, которому доводилось стрелять в ситуациях гораздо более абсурдных и с куда более тяжелым похмельем; чей дух закален необходимостью притворяться, будто он знает, что делает. Я облизываю палец, чтобы проверить направление урагана, щурюсь на воздушный шарик, закрепленный на кипе сена вдалеке, направляю стрелу вверх по длинной, невозможной траектории. И отпускаю тетиву.

Вопреки всему

Каждое утро по всему миру миллионы людей с треском проваливают выполнение своих обязанностей, а то и вовсе не являются по месту назначения.

Но случается, что упорство, выдержка и отчаяние, без которых похмелья не преодолеть, неожиданно приводят к успеху – а возможно, и к величию. Конечно, писатели, рок-н-ролльщики, актеры, сталевары и прочие ведут борьбу с похмельем постоянно, может, даже каждый день. Однако мало у кого ставки так высоки, а арены так велики, как у выдающихся спортсменов. Смешайте напряжение от физического состязания, ожидания команды и болельщиков и неподдельное желание дойти до предела возможностей – и окажется, что самые эпичные похмелья разворачивались на полях и площадках профессионального спорта.

Чемпион «Формулы-1» британец Джеймс Хант был полон жажды жизни и равнодушия к спорту, в котором преуспел. Гоночные болиды просто оказались самым быстрым способом попасть на все лучшие вечеринки. Именно гулянки с Хантом Стэн Боулз винил в катастрофическом результате на собственных Похмельных играх.

Боулз походил скорее на какого-то вымышленного персонажа. Он был Хантом британского футбола с примесью Шейна Макгоуэна[103]. Его недальновидность легендарна так же, как склонность к пьянству и азартным играм. Этот человек подписал рекламные контракты одновременно с двумя производителями обуви и, чтобы избежать разбирательств, надел на матч две разные бутсы.

Затем в 1974 году он завоевал весьма сомнительную славу, набрав наименьшее в истории количество очков в «Суперзвездах» – телешоу, где сливки спортивного сообщества состязались друг с другом в соревнованиях в духе Олимпийских игр. Его провал резюмировали в The Guardian: «Он не проплыл полностью ни одной дистанции, не смог поднять нужный вес, в теннисе проиграл[уэльской звезде регби] Дж. П. Р. Уильямсу со счетом 6:0, 6:0, во время гребли его каноэ перевернуло волной, и еще он умудрился вместо мишени прострелить стол, так что тот развалился пополам».

Сам Боулз свой феерический промах объяснил так: «Накануне я тусовался с Джеймсом Хантом, у меня было знатное похмелье, и ружье просто само выстрелило. Чувствительный спусковой крючок, понимаете?» Но, кажется, подобным образом проходило большинство его дней. Как писал Боулз в автобиографии: «Куда бы я ни пошел, все повергалось в хаос». Кроме тех моментов, когда он был на поле. Там он двигался подобно джедаю, направляя мяч силой своего дара. А если становилось слишком паршиво, всегда можно было рухнуть на скамейку запасных.

В этом преимущество командных видов спорта перед индивидуальными, где бедолаги предоставлены сами себе. Страдающего похмельем игрока можно оставить в запасе, и его недомогание примут на себя тренеры, товарищи по команде и надежная деревянная скамья. Однако перенесемся за океан и обратимся