Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник

Но, как бы то ни было, я чувствую, здесь важнее мысли, нежели копье.

– Это плохо, – сказал он, прикрывая глаза от пыли, которую принес внезапно подувший теплый ветерок. – А я уж думал, что наконец-то нашел ему применение.

– Применение чему?

– Моему копью, – пожал плечами он. – Я больше не пасу скот в отцовском шамба, теперь я помогаю тебе, вот оно мне больше и не нужно. – Он вздохнул. – Буду теперь оставлять его дома.

– Нет, копье всегда должно находиться при тебе, – возразил я. – Все мужчины кикуйю носят с собой копья.

Ему явно польстило, что его назвали мужчиной, ведь на самом деле он еще кехи, необрезанный юноша. Но затем он снова нахмурился.

– А зачем нам копья, Кориба? – спросил он.

– Чтобы защищаться от врагов.

– Но масаи, вакамба, другие племена, и даже европейцы, остались там, в Кении, – сказал он. – Какие у нас здесь враги?

– Гиены, шакалы, крокодилы, – перечислял я, а про себя добавил: «И еще какой-то новый враг, которого мы должны вычислить, прежде чем потеряем еще кого-то из юношей, ведь без молодежи нет будущего, а следовательно, нет и Кириньяги».

– Копья против гиен давно уже не нужны, – махнул рукой Ндеми. – Они научились бояться и сторониться нас. – Он ткнул пальцем в сторону домашних животных, пасшихся на полях неподалеку: – Они уже не трогают ни коров, ни даже коз.

– Что ж, и Нгалу они не тронули? – спросил я.

– Он желал, чтобы его сожрали гиены, – резонно напомнил Ндеми. – Это другое.

– Тем не менее ты должен постоянно носить с собой копье, – сказал я. – Это одна из традиций, которая делает тебя настоящим кикуйю.

– У меня есть мысль! – воскликнул он, внезапно вытащив копье и начав изучать его. – Если так уж необходимо таскать с собой повсюду копье, я, наверное, приделаю к нему металлический наконечник, который не крошится и не ломается.

Я покачал головой:

– Тогда ты будешь одним из зулусов, которые живут далеко к югу от Кении, ибо именно зулусы носят копья с металлическими наконечниками, и такие копья называются ассегаями.

Ндеми огорчился.

– А я-то думал, что это моя идея, – протянул он.

– Не расстраивайся, – утешил я. – Мысль может показаться новой тебе, но старой – кому-нибудь другому.

– Да ну?

Я кивнул:

– Возьмем этих юношей, что кончили жизнь самоубийством. Идея самоубийства была для них новой, но не они это придумали. Любой из нас хоть раз думал о подобном выходе. Сейчас меня интересует вовсе не то, почему они подумали об этом, а почему они не отвергли эту мысль, чем она привлекла их.

– А затем ты воспользуешься магией и сделаешь ее непривлекательной? – уточнил Ндеми.

– Верно.

– И ты будешь варить ядовитых гадов в котле, наполненном кровью только что убитой зебры? – с живым интересом спросил он.

– Ты очень кровожадный мальчик, – сказал я.

– Таху, которым убили четверых юношей, должно быть очень сильным, – возразил он.

– Иногда магия совершается одним словом или предложением.

– Но если тебе вдруг понадобится…

– Если мне вдруг понадобится, – глубоко вздохнул я, – я скажу, каких животных надо добыть.

Он вскочил на ноги, поднял свое легкое деревянное копье и потряс им в воздухе.

– Я стану самым знаменитым охотником за всю историю, – радостно вскричал он. – Мои дети и внуки воспоют меня в своих песнях, а животные саванны будут дрожать при моем приближении!

– Да, но пока тот счастливый день еще не наступил, – напомнил я. – А сегодня тебе надо принести воды и собрать хворост.

– Слушаюсь, Кориба, – поклонился он.

Подобрав мои калебасы, он начал спускаться с холма, но по его лицу было видно, что он все еще рисует заманчивые картины – вот он сражается с буйволом, и его копье летит точно в цель…

* * *

Я закончил утреннее занятие с Ндеми – молитва за упокой показалась мне подходящей темой для урока – и спустился в деревню, чтобы успокоить родителей Нгалы. Его мать Лисва была безутешна. Он был ее первенцем, и я даже не попытался прервать ее заунывную погребальную песнь, чтобы выразить свои соболезнования.

Кибанья, отец Нгалы, держался, лишь время от времени тряс головой, не в силах поверить в случившееся.

– Почему он это сделал, Кориба? – спросил он, завидев меня.

– Не знаю, – ответил я.

– Он был самым храбрым из юношей, – продолжал он. – Даже тебя не боялся. – Сказав это, он внезапно замолк, испугавшись, что мог обидеть меня.

– Он был очень храбрым, – согласился я. – И очень умным.

– Правда, – согласился Кибанья. – Другие мальчишки лежали под тенистым деревом, пережидая дневную жару, а мой Нгала все не успокаивался, все находил какие-то новые игры, делал что-то. – Он посмотрел на меня измученными глазами. – А теперь мой единственный сын погиб, и я даже не знаю почему.

– Я обязательно выясню это, – пообещал я.

– Неправильно это, Кориба, – продолжал он. – Против природы вещей. Я имею в виду умирать первым, тогда все, чем я владею – мое шамба, мой скот, мои козы – все это должно было перейти к нему. – Он тщетно пытался сдержать слезы – хотя мужчины кикуйю не то что самоуверенные масаи, они очень не любят показывать свои чувства на людях. Но слезы катились, оставляя влажные дорожки на его пыльных щеках, чтобы затем упасть в пыль. – Он даже не успел взять жену и наградить ее сыном. Все, чем он был, умерло вместе с ним. Какой же грех он совершил, что навлек на себя такое ужасное таху? Почему эта напасть не поразила меня вместо него?!

Я посидел с ним еще несколько минут, уверил, что непременно попрошу Нгаи принять дух Нгалы, после чего побрел в деревню юношей, которая находилась в трех километрах от главной деревни. Она прилепилась у самого края стены деревьев, а с южной стороны ее огибала та же река, что протекала через всю деревню и разливалась у моего холма.

Это было маленькое поселение – всего двадцать юношей. После того как мальчик проходил посвящение и становился взрослым мужчиной, он уходил из отцовского бома и поселялся тут вместе с остальными холостяками. Постоянных обитателей здесь не было, ибо рано или поздно каждый член холостяцкой общины женился и вступал во владение частью семейного шамба, а его место занимал кто-то другой.

Большинство юношей, заслышав о поминках, направились в деревню, но некоторые остались, чтобы сжечь хижину Нгалы и уничтожить поселившихся в ней злых духов. Они хмуро кивнули мне, как того требовали обстоятельства, и попросили наложить заклинание, которое очистит землю, иначе им вечно придется обходить это место стороной.

Закончив обряд, я возложил в самый центр пепелища амулет, после чего юноши двинулись прочь – все, кроме Мурумби, который был лучшим другом Нгалы.

– Что ты можешь рассказать мне обо всем этом, Мурумби? – спросил я, когда мы наконец остались вдвоем.

– Он был хорошим другом, – ответил тот. – Мы много дней провели вместе. Я буду скучать по нему.

– Ты знаешь, почему он покончил с