Иллюзия отражения - Петр Катериничев

Выстрел был невнятный, как хлопок пробки из-под шампанского. Я кувырком рванулся за кресло, но выстрелы захлопали один за другим; пули вязли в обшивке, одна смахнула массивную вазу со стола, другая, срикошетив от каминной решетки, с остервенением зарылась в податливую мякоть пуфика.

Огонь был беспорядочным и безумным. Выстрелы стихли внезапно, в наступившей тишине отчетливо слышался звон катящихся по паркету стреляных гильз. Я выглянул, заметил фигуру у стены, двумя кувырками преодолел расстояние и прыжком опрокинул стрелка на пол.

Это была Даша Бартенева. Крохотный инкрустированный браунинг выпал из руки девушки, а сама она забилась на полу в рыданиях. Я залепил ей две хлесткие пощечины, девушка сжалась в комочек, взглянула на меня с ужасом, прошептала:

– Ты пришел за моей душой?

Голос ее был едва слышен, а глаза казались безумными.

– Нет. Я пришел поговорить с тобой, Даша. Просто поговорить.

Бартенева тряхнула волосами, прикрыла руками рот, закашлялась, снова замотала головой, выдавила:

– Это ты? Мне... нужно... в ванную... только... ты... снова... никуда... не... уходи...

– Я не уйду.

Ее не было уже минут пятнадцать, и я забеспокоился. Подошел к двери в ванную комнату, прислушался: плеск душевых струй и ничего больше. Повернул ручку дверцы, толкнул: Даша сидела нагишом на коврике под душем, подстелив вымокшее насквозь махровое полотенце и невидяще смотрела перед собой.

– Даша, – позвал я, но девушка никак не отреагировала.

Я наклонился к ней: нет, она не была ранена; просто – следствие шока. По всем умным психологическим вывертам шок теперь должен был испытывать именно я, но... Не было у меня на это ни времени, ни досуга. Закрутил краны, подхватил полотенце, поднял девушку на руки, отнес в спальню и опустил на широченную кровать. Она молчала и дрожала так, словно находилась под пронизывающим ноябрьским ветром где-нибудь на берегу Финского залива.

Я вытер девушку досуха, положил на постель, укрыл. Она, наконец, подняла на меня невидящий взгляд, спросила потерянно:

– Что здесь происходит?

Признаться, именно это хотел спросить и я.

– «Что-то где-то происходит, ладно, ну и пусть бы, люди рушат и возводят здания и судьбы», – напел я тихо.

А девушка продолжала смотреть на меня отсутствующим взглядом. Потом выбралась из-под одеяла, встала, вышла из спальни, вернулась с бутылкой бренди и стаканом, налила себе, выпила, не разбавляя, тремя глотками, поморщилась, села на постель, тряхнула головой:

– Ну надо же... Ужас какой-то. Я едва тебя не убила, – помолчала, добавила: – А если бы ты не появился, я, наверное, убила бы себя.

Глаза ее казались шальными, а в глубине их ледяными искрами изморози тлел страх.

Я бросил ей халат. Она мотнула головой и, похоже, только теперь сообразила, что раздета донага. Разом покраснев, повернулась ко мне спиной, набросила халат, запахнулась:

– Извини... Что-то совсем не понимаю ничего...

– Что здесь произошло, Даша?

– Просто я боюсь. Жутко боюсь. Я совсем не ложилась сегодня. И вчера. И позавчера. Мне удается поспать лишь пару часов днем – в шезлонге на пляже, но и там... У меня были такие сны, что лучше вообще не смыкать глаз. А когда я смотрю на себя в зеркало, то мне кажется, что вижу я чужое изображение – какой-то запуганной, загнанной тетки, которой и жить осталось всего ничего... Я... Я, наверное, скоро умру. Я это знаю. И ничего не могу с собой поделать. И ничего не могу поделать с этим своим знанием, хотя оно и ложно, как все неживое. – Девушка замолчала, помотала головой. – Никогда, никогда не думала, что я себя так люблю и так дорожу собой. До того, что готова пустить себе пулю в висок. Знаешь, что меня остановило? Я вдруг представила, как буду выглядеть, с простреленной головой и отломившейся затылочной костью... И – бросила пистолет прочь. – Девушка налила еще, выпила глотком, выдохнула. – А когда ты появился, словно призрак, на меня будто наваждение нашло – так мне сделалось жутко... Я ведь бывала в опасных местах, но никогда и нигде мне не было так страшно... Я ведь едва не убила тебя, Дронов.

– Откуда у тебя пистолет?

– Мне его подарили.

– Кто?

– Отец. Давно, еще в Нью-Йрке.

– Как ты провезла его в самолете?

– Я его не возила. Он хранился в моей сейфовой ячейке в банке «Либерта кредит», здесь, в Саратоне. Вместе с деньгами и ценностями.

Я подхватил пистолетик за ствол, полюбовался:

– Антикварная модель. Для охоты на тараканов особенно хорош. Но убить из него можно.

– Когда ты вошел, мне почудилось... Сама не знаю, что со мною происходит.

– К тебе кто-то заходил в номер? Ты с кем-то разговаривала?

– Нет. Как ты и сказал, прямо из ресторана поднялась сюда и сидела тихо, как мышка. А потом мне сделалось плохо. Совсем. Я все пыталась тебе объяснить еще в ресторане, но ты был так поглощен своими мыслями, что просто не слышал меня.

– Ты о своей родословной?

– Мне кажется, ты...

– Извини, я слегка раздражен. Или не слегка. Бывает. Я, конечно, паренек крепкий, но что-то мне достается в последнее время. Так кем я тебе привиделся? Злым шайтаном? Или добрым облаком гремучего газа?

– Тенью. Призраком. Из прошлого века.

– Славно. В твоих апартаментах это не последняя бутылка?

– Нет. Бар полон. Ты хочешь выпить ее всю?

– Всю, может, и не выпью, но отхлебну порядочно.

– Мне сказали, ты предпочитаешь чай.

– Сейчас – особый случай. Хочется обрести пустоту, простоту и ясность. Чтобы бродить по вехам иллюзий. И иллюзорности вех. А то я сух, как пергамент. Такие дела.

– Что с тобой, Дронов?

– Ничего. Всем вам можно трогаться умом, а мне – нет?

– Кому – всем?

– Тебе, Вернеру, Сен-Клеру...

– Вернер? При чем здесь Вернер?

– Я его встретил недалеко. В интернет-кафе. Он говорил о странном мире и странных людях. О тех, что сочиняют жутковатые сказки, в которых дети теряются, как взрослые, а взрослые пропадают, как дети...

– Что с тобой, Олег?

– Размышляю вслух. Кстати, у тебя еще есть патроны?

– От браунинга?

– А что, у тебя здесь еще и кольт?

– Нет. Кольта нет. А патроны есть. В коробке. Ты злишься на меня? Это невеликодушно.

– Злюсь? Да что ты! Я вполне доволен. И великодушен. Знай я, что у тебя еще коробка, я был перекурил это дело за креслицем, чтобы ты могла настреляться вволю.

– Извини. Я понимаю, почему ты такой. У тебя стресс.