Глубже - Робин Йорк

я подумала об этом, кончики моих пальцев поднялись вверх и коснулись его шеи. Я переворачиваю руку и чувствую, как его щетина упирается в тыльную сторону моих пальцев, как неровная текстура сглаживается ниже, пока я не нахожу место, где его кожа похожа на горячий атлас.

— Могу ли я трогать тебя?

На самом деле я спрашиваю: «Насколько жадной я могу быть? Сколько ты мне дашь?»

Он улыбается, слегка задыхаясь, но это не смех и не осуждение, а просто довольный звук.

— Да.

Он проводит по верху моей груди.

— И я буду прикасаться к тебе здесь.

Я вдыхаю и чувствую, как пробуждаюсь от его прикосновения.

Он проводит по моей руке до запястья.

— И здесь.

Проводит большим пальцем по косточке на запястье.

— И здесь? — спрашиваю я.

— И здесь я буду прикасаться к тебе.

— И все?

Он долго и пристально смотрит на мое тело. Каждая часть меня, которая спала, просыпается, протягивает руки и говорит: «Иди ко мне, иди ко мне, иди ко мне».

Он постукивает по моему колену.

— Еще отсюда вниз.

Я прячу глаза у его плеча, желая поворчать. Он собирается пропустить все лучшие части.

— Есть ли для этого какая-то странная, извращенная причина, которую я не понимаю?

Он запускает руку в мои волосы и поднимает мое лицо, чтобы я посмотрела на него.

— Это просто… то, чего я хочу.

Его глаза насторожены, когда он говорит это. Как будто сказать мне, чего он хочет, — это самое страшное, что он сделал с тех пор, как открыл дверь. Это заставляет меня убедиться, что он не всегда мог провести границы, не всегда определял условия.

Это заставляет меня задуматься, с кем он был раньше и как.

— Значит, я могу сделать то же самое? — я провожу пальцем по его груди. — Вот здесь. — Вниз по руке к запястью, зацепляясь за браслет. — Здесь. — Я задержалась немного севернее от его колена. — Отсюда и вниз?

— Можешь, — его бедро смещается под моими пальцами. — Или ты можешь просто плыть по течению и довериться мне.

Я пытаюсь придумать что-нибудь умное или смешное. Но эти слова «доверься мне» сминают мою уверенность и отбрасывают ее.

Я в спешке думаю о причинах, по которым я не могу доверять.

Не знаю, со сколькими девушками Уэст занимался сексом, но мне кажется жизненно необходимым узнать это, чтобы иметь возможность сравнивать себя с ними в неблагоприятном свете.

В ящике моего стола лежат презервативы, но они могут быть не того размера.

— Доверься мне, — говорит он, а я не могу отключить свой мозг. В прошлый раз, когда мы целовались, я была под кайфом, так что все было по-другому. В этот раз у меня нет защиты, нет способа спрятаться от того, как близко его глаза, как много он видит.

Так было с Нейтом. Со временем я стала лучше к этому относиться, но мысленные метания были моим постоянным спутником во время поцелуев, пока я не поняла, что это работает лучше, если я сначала немного выпью. Потом я старалась планировать как можно больше наших сексуальных контактов на вечеринках.

Не уверена, что меня когда-нибудь целовали в десять утра, при дневном свете.

Я не доверяю этому. Я не доверяю себе.

— Нам нужно включить музыку, — пробурчала я.

Уэст вздыхает.

Затем он толкает меня.

Я лежу на спине, Уэст надо мной, его глаза как пламя, этот хитрый засранец так уверен в себе.

— Доверься мне, — говорит он снова и целует меня.

Тогда все становится хорошо.

Гораздо лучше, чем хорошо.

Поцелуй с Уэстом совсем не похож на поцелуй с Нейтом. Его рот теплый и уверенный, и он говорит:

— Заткнись, Кэр. Закрой глаза. Перестань думать. Чувствуй.

И я чувствую. Не могу не чувствовать. С ртом Уэста на моем, чувства — единственное, на что я способна.

Мы целуемся. Время идет, а мы целуемся.

Мне жаль, что у меня нет слов, хотя бы для того, чтобы запечатлеть их в памяти. Это горячее, влажное скольжение языка по языку, мягкие губы. Эта прекрасная пульсация, эта дымка, эта туманная, горячая, тоскующая боль.

Существует больше способов целоваться, чем кто-либо когда-либо говорил мне, и я хочу их все.

Я получаю их. Получаю Уэста, его рот, тяжесть его тела, его запах.

Мы целуемся.

Границы, которые мы нарисовали на наших телах, не важны. Это просто карандашные метки, которые мы должны поставить вокруг этих отношений, которые становятся такими масштабными, что могут стать страшными, если мы позволим.

Поцелуй Уэста — это мои руки в его волосах, на его шее, обхватывающие его плечи. Это прижиматься к нему, когда он погружает свой язык в мой рот, находить его талию, пробираться руками под его рубашку, чтобы украсть тепло и гладкость его кожи. Это его тело надо мной, его грудь на мне, эта тяжесть, от которой я не могу, да и не хочу избавляться, потому что он всегда был так далеко, а теперь он здесь. Его ладонь, обнимающая мой затылок, его пальцы, обхватившие мою рубашку у плеча, крепко сжаты в кулак, потому что они хотят побродить, а он им не позволяет. Это его бледные глаза, ободок голубоватого цвета вокруг огромных темных зрачков, длинные ресницы и полуприкрытые веки. Это тяжелый вздох и его лоб на моем.

Ленивое тепло. Связь. Безопасность и тишина в месте, где я была одинока и напугана, а голоса в моей голове звучали громко уже несколько недель. Месяцы. Он накладывает на меня чары, погружает меня в великолепное оцепенение, в котором я могла бы целовать его вечно и быть совершенно довольной.

У нас есть пятьдесят минут.

Эта мысль щелкает пальцами в моем сознании.

Пятьдесят минут. Сколько их осталось?

Мои губы опухшие, мягкие и влажные. Я не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь целовалась так сильно. Конечно, я наверняка должна была целоваться так с Нейтом в первые месяцы нашего знакомства? Но, когда я думаю о таком далеком прошлом, то вспоминаю в основном споры. Мы целовались, а потом он хотел еще, а я останавливала его, и он отстранялся, обижался, страдал.

Уэст опирается на один локоть, его ноги и бедра отведены в сторону. Я не знаю, тяжело ли ему. Меня это не волновало, я не думала. Была слишком занята поцелуями и не знала, на что это похоже.

Давалка, — говорят интернет-задроты, но на этот раз они правы. Я просто забыла. Забыла о них.

Я разрываю поцелуй, чтобы повернуть голову и посмотреть на время на телефоне. Осталось десять минут. Мы