Глубже - Робин Йорк

ним идем в одном направлении, болтая ни о чем. О ТВ. О том, что мама прислала ему по почте. Что он задумал на Рождество.

Фотографии все еще там, но это уже не все, что я вижу, когда оглядываюсь вокруг. Первый отчет, который я получила от нанятой мной службы, занимает всего страницу и скуп на подробности. Я отмахнулась от него, просто радуясь, что за это отвечает кто-то другой.

Уэст заполняет большую часть пространства в моей голове, где раньше были фотографии. Он мешает мне сосредоточиться, когда я пытаюсь просмотреть свои записи в библиотеке. Он толкает свою тележку мимо с наушниками в ушах, и его брови поднимаются в сдержанном приветствии.

Мне достаточно одного взгляда на эту ухмылку, и я снова оказываюсь в своей постели, под светом гирлянды. Под ним.

Я не могу сосредоточиться в течение часа.

Во время нашей обычной встречи во вторник я постоянно смотрю на свою кровать, удивляясь тому, как сильно я по нему скучаю. На следующий вечер мы тусуемся в пекарне, и я хочу дотронуться до него, но Кришна там, да и мне все равно нельзя. Не в пекарне. Не в библиотеке. Не там, где кто-то может увидеть.

Я сижу в своем уголке на полу, перелистываю латинские флэш-карты, и когда я поднимаю глаза, он смотрит на меня через стол.

На переносице и на его предплечьях мука.

На нем джинсы и ботинки, и он отмеряет ингредиенты, скребет миски, высыпает пятидесятифунтовые мешки с мукой в корзину на колесиках. Я не могу перестать думать о сцене, которую я однажды видела в фильме, где мужчина и женщина занимались сексом, сидя на краю стола, и вся их одежда была на них, просто сдвинута в сторону.

Это, конечно, было бы не гигиенично, но я чувствую, что мне было бы все равно.

— Что ты собираешься делать после этого? — спрашивает Уэст.

Уже близко к концу смены и Кришна ушел. Он уже закончил свои финальные экзамены и едет домой в Чикаго на каникулы.

— Я собираюсь вздремнуть, а потом мне еще нужно написать работу по английскому.

— Это твое последнее задание, да?

— Да. Его нужно сдать в пятницу.

— И ты сможешь поспать?

Он имеет в виду, что семья Бриджит приедет за ней утром. Часть ее семьи — ее отец и его новая жена, плюс несколько приемных детей. Комната превратится в зоопарк.

— Надеюсь.

— Ты можешь переночевать на нашем диване, — говорит он. — Напишешь работу у нас.

— Да?

— Конечно. Почему бы и нет?

Уэст моет посуду, и меня клонит в сон. Я засыпаю, прислонившись головой к ножке раковины, и просыпаюсь один раз, когда кто-то приходит, чтобы купить у Уэста булочку восьмерку, и еще раз позже, когда он с громким стуком роняет сковороду.

Когда иду к его квартире, я чувствую себя пьяной. Я засыпаю на диване, пока он принимает душ, и едва просыпаюсь, когда он накрывает меня одеялом, целует в висок и говорит:

— Спи спокойно.

Я просыпаюсь от того, что меня пробирает дрожь.

Одеяло лежит лужицей на полу, в квартире холодно. Снаружи идет неприятный снег. Я думаю о Кришне в его машине и надеюсь, что с ним все в порядке. Но, похоже, уже позднее утро — наверное, он уже дома.

Поднимаю одеяло, накидываю его на плечи, встаю.

Я оказываюсь на пороге спальни Уэста, все еще сонная, и смотрю на него.

Он лежит комочком под детским пледом, темно-синим, с ракетами и планетами на нем. Однажды я спросила, не купил ли он его на распродаже, и он странно посмотрел на меня.

— Привез из дома, — сказал он, как будто мы все так делали. Как будто мы забирали пледы с наших детских кроватей и брали их с собой в колледж.

Все остальные, кого я знаю, стараются отделить детство от колледжа, чтобы доказать, что мы уже выросли и те годы остались далеко в прошлом. Но только не Уэст.

Но это не потому, что он все еще ребенок.

Интересно, может быть, это потому, что он никогда им не был?

Я не могу представить себе детство Уэста. Не могу представить себе ничего о его жизни вдали отсюда.

В комнате нет ничего особенного. Никаких украшений. Никаких рождественских огней. Никаких признаков того, что его любят или что он любит хоть что-то.

Это не располагает, но сегодня утро четверга. Девять часов, если верить дисплею его будильника. Я босиком, завернутая в синий флисовый плед с дивана, и чувствую, что меня пригласили.

Он пригласил меня.

Подхожу к его кровати и снимаю джинсы.

Откидываю одеяло и забираюсь к нему.

Я кладу свою руку поверх его, прижимаясь к его руке. Подтягиваю свои колени к его. Он без штанов, волосы на его ногах щекочут мои бедра, и я ненадолго задумываюсь, стоит ли мне это делать. Не рассердится ли он на меня за вольность.

Но именно Уэст сделал так, чтобы мы были одни, и вот мы здесь, на грани того, чтобы не видеть друг друга в течение месяца.

В основном я делаю это потому, что рядом с Уэстом — то место, где я хочу быть.

Положив голову на его подушку, чувствую его дыхание, медленное и ровное. Он теплый и тяжелый, безопасный и такой опасно необходимый.

Закрываю глаза. Он пахнет хлебом и мылом.

Я дремлю.

Когда просыпаюсь, мы уже поменяли положение. Он лежит позади меня в позе ложки, и энергия совсем другая.

Он не спит.

Весь в своих мыслях.

— Кэролайн, — его голос низкий и хриплый, с такой остротой, которую я никогда не слышала.

— М-м-м?

— Ты в моей постели.

— Да. Ты выглядишь уютно.

— Сейчас десять часов. Четверг.

Я перевернулась на спину. Он перекатывается прямо на меня, поднимая мои руки над головой. Наши глаза встречаются, а затем наши губы.

Поцелуй сонный, ленивый, но настойчивый.

На мне просто футболка. Мой бюстгальтер скучный и белый. Мне бы не помешало принять душ. У меня утренний запах изо рта.

Но он целует меня, как будто я вкусная.

Он сдирает с меня все слои одежды, как будто собирается найти под ней какое-то сказочное сокровище, а затем проводит руками по моему обнаженному телу, как бы говоря: «Вот оно. Вот оно. Ты.»

Он снимает футболку. Он великолепен — загорелый и безупречный, мускулистый и стройный. Я облизываю его бицепсы. Кусаю его плечо. На вкус он чистый и живой, как все, чего я хочу.

Через несколько минут мы остаемся в одних