Хроника стрижки овец - Максим Кантор

Прошел первый день конференции в Оксфорде; конференция называется «Вулкан», посвящена анализу происходящих событий, собрались замечательные ученые, причем разных (порой диаметрально противоположных взглядов – от Антонио Негри, который обосновывал вчера необходимость социалистической революции (это в стенах Оксфорда) до Тимоти Рэдклиффа, генерала Доминиканского ордена, который, как легко догадаться, к революции не призывал. Вчера выступали Тимоти Кларк, историк искусства; Витторио Хесле, философ; Мэлиз Рутвен, историк-арабист; Антонио Негри, философ; Маргрет Драббл, писатель; Тимоти Рэдклифф, богослов; Марек Бартелик, президент международной ассоциации арт-критиков; Андрей Кончаловский, режиссер; Дэвил Руччио, экономист; Стивен Вайтфильд, политолог; Эрик Хобсбаум, историк, приехать не смог – сломана шейка бедра, 94 года – но передал текст доклада и даже умудрился принять участие в дискуссии по прямой связи.

Отмечу одно положение из вчерашних разговоров – для того, чтобы начать отчет, – это к инструментарию беседы, тезисы докладов будут позже. Не могу указать автора нижеприведенного соображения: сперва эту мысль высказал я, но потом, в устах Хесле и Рутвена, моя фраза оформилась. Передам коротко. Эпоха сменяет другую не вдруг, но исподволь, процесс смены караула занимает столетие, и несколько эпох (соответственно, несколько типов общественного сознания, моделей поведения и т. д.) со-существуют в едином времени. Знаменитая советская формулировка «сосуществование государств с различным социальным строем» являлась элементарной констатацией исторического процесса. Мы привыкли не удивляться тому, что на земле есть одновременно и каменный век, и ракеты летящие на Луну, но точно так же в пределах одной европейской цивилизации, одной христианской конфессии и одной культуры – сосуществуют разные культурно-исторические типы сознания, разные общественные уклады. Социализм не сменяет капитализм одномоментно, а капитализм не совершает контрреволюцию, отменяя социализм, – но типы исторического сознания вплавлены друг в друга, они живут только во взаимодействии, как гены человеческого организма. Это форма их существования. Исходя из родовых интересов (защита слабого, опека другого, воспитание маленького, право большинства), мы вынуждено упрощаем сложный мир до системы координат «право – лево». Однако внутри многоукладного общества система координат оказывается предметом спекуляций и интерпретаций. Уточнение линии партии в 1930-е годы и борьба с коррупцией в стране, которая живет благодаря коррупции, – характерные примеры. «Право» и «лево» – эти ориентиры сбиты. Троцкий вчера был сверхлевым, затем стал союзником германского фашизма – то есть сверхправым. А сколько Кириенок-Белых-Чубайсов сменило оппозиционные ленточки на министерские портфели! Кем был Блэр – левым или правым? И такая чехарда продолжается до сегодняшнего дня. «Левый» популист марширует в рядах буржуазного «креативного класса», «правый» спекулянт становится народным героем и т. п. – это особенности расфокусированной картины бытия. Система координат так долго ломалась на протяжении века, что уже не очень хорошо работает: помните, как в романе Жюля Верна злодей сознательно портил стрелку компаса, чтобы корабль не приплыл, куда надо? Теперь представьте компас социальной науки, стрелка которого постоянно гуляет справа налево. Это привело к тому, что социализм заболел капиталистическими болезнями, а капитализм – страдает социалистическими недугами. Сегодня признано очевидным, что советский социализм рухнул из-за низких цен на нефть – но, помилуйте, это аргумент для капиталистической системы хозяйства. Нынешний капиталистический мир переживает кризис, который именуют «кризисом доверия» (фьючерсные бумаги) – но, помилуйте, доверие масс – это основа отношений социалистических. И примеры подмены понятий множить можно долго. Но ведь капиталистического больного, у которого случился социалистический недуг, надо лечить некоей пилюлей – а такой капиталосоциалистической пилюли в природе нет. Это абстракция. Сегодня в России любопытно то, что капиталистическая волна протеста декорирована под социалистический бунт, – зрителей просят вглядеться в расплывчатую картину событий. И смотрят пристально. И обсуждают. Есть такая история: когда Помпиду въехал в Елисейский дворец, он, как передовой и прогрессивный политик, повесил у себя в кабинете абстрактную картину Николя де Сталя. Через два года к нему на прием попал некий знаток живописи и указал на то, что картина висит вверх ногами И Помпиду воскликнул: «Ах, вот в чем дело! То-то у меня постоянно голова болит, когда смотрю!»

Увидел вчера прекрасные фотографии московских гуляний – и обрадовался. Искренне обрадовался. Повод для радости очевиден: людям, очевидно, весело; лица у гуляющих приятные, свежие, в большинстве своем упитанные, – следовательно, люди живут неплохо. То, что у граждан существуют проблемы общественного согласия, только хорошо – так ведь и отдельный человек, получив от жизни материальные блага, начинает задумываться о морали. Так что все говорит об общественном довольстве – рискну предположить, что в России времена таких мирных гуляний случались нечасто. Эти путинские весенние дни – из самых беспечальных в истории России. Мы вот браним полковника, и коррупция чудовищная, а нельзя не отметить, что благосостояние людей (лучшей их части, разумеется) наглядно выросло. И то, что настроение у них хорошее, – закономерно.

Иное дело на Западе.

Здесь у людей лица тревожные и они ждут беды. Я сужу по симпозиуму в Оксфорде, на котором собрались одни из самых информированных – и безусловно известных – западных общественных деятелей и мыслителей. Экономисты (вчера было четыре детальных доклада) не видят выхода из финансового кризиса. Политические философы признали, что демократия утратила свои преимущества перед иными формами общественного договора. Социологи признали, что сегодня мы вынуждены вернуться к понятию «класс» – иными в иных терминах общество не объяснить. Теологи и философы произнесли пугающую вещь: они считают, что модель фашизма, фашистское мировоззрение сегодня наиболее актуально.

Люди эти не паникеры, они просто а) ответственные, b) информированные, с) думающие. Трудно было им не заметить, что демократическая модель уже давно перестала работать. Ей по привычке пользуются, слово произносят, но слово это давно стало мантрой, совсем не политической доктриной. Уже всем понятно, что это заклинание – и, к сожалению, данное заклинание не выгодно более никому, в том числе и Америке. Многие подозревают, что Америка использует магическое слово «демократия» как оправдание для оккупации богатых нефтью земель. И отчасти это так и есть. Но в гораздо большей степени страна сделалась заложницей этой идеологии, как некогда это случилось с Россией и коммунистической риторикой. И этот тупик либеральной идеологии (тупик ничем не плох, можно и в тупике быть счастливым, если не знать завтрашних карт) признали все.

Россию, в частности, приводили как пример общества, которое (увы – или не увы) демонстрирует, что так называемая «западная» форма демократии внедряется поверх воли народа, а нечуткий к новациям народ объявлен не вполне разумным участником исторического процесса. То же самое происходит во многих странах. И если массы не желают той формы правления, каковую им навязывают, то назвать идеологию «демократией» невозможно – никак не получается. Требуется расширить представления о демократии – если мы хотим сохранить нашу привычную риторику целеполагания; однако, расширяя представления о демократии вплоть до насилия над массами ради их же блага, мы с неизбежностью должны будем признать, что тоталитарные режимы тоже демократические. Это приводит нас к утверждению, что дихотомия демократия-тоталитаризм не есть релевантный инструмент анализа истории.