Великие сражения Античного мира - Эдвард Кризи

Эти кочевники принадлежали в основном к тюркским племенам, но по своему происхождению, языку и обычаям они были связаны и с финно-угорскими жителями Урала. (По мере продвижения на запад гунны подминали под себя и увлекали многие народы иранского, угро-финского происхождения, а в конце – многих славян и германцев. – Ред.)

Об Аттиле мы узнали не из предвзятых и, следовательно, вызывающих подозрения преданий и поэм его собственного народа. О мощи его армии нам стало известно не от представителей гуннской знати, а от его противников. До нас дошли литературные произведения и устные сказания народов, на которые он обрушил своих воинов. В них дается неоспоримое подтверждение его величия. Помимо взволнованных летописей Восточной Римской империи (Византии), латинских и готских историков, убедительным подтверждением ужасающей правды о завоеваниях гуннов под предводительством Аттилы являются ранние саги германских и скандинавских племен. Какими бы мрачными ни были эти произведения, они являются убедительным свидетельством того страха, который память об Аттиле вызывала среди храбрых и воинственных народов, сочинивших и передавших из уст в уста эти легенды. О свершениях Аттилы, его чудесном коне и волшебном мече раз за разом упоминается в сагах Норвегии и Исландии, а знаменитая «Песнь о нибелунгах», первое поэтическое произведение германцев, постоянно возвращается к этой теме. В нем Этцель, или Аттила, описан как владелец двенадцати корон. Он обещает своей невесте земли тридцати королевств, которые покорил своим мечом. Фактически он является главным героем последней части этого замечательного произведения, действие которого происходит где-то в Паннонии (будущей Венгрии).

Возвращаясь от легендарного образа к исторической личности Аттилы, мы можем с уверенностью утверждать, что он не был заурядной фигурой в ряду завоевателей-варваров. Он осуществляет завоевательные походы, демонстрируя виртуозное мастерство полководца. В деле укрепления своей империи он больше полагается не на численное превосходство своих армий, а на то влияние, которое он имеет среди друзей, и тот страх, который внушает врагам. И тех и других у него множество, как у всякого гениального правителя и полководца. Умеренный до аскетизма в своих привычках (во всем, кроме женщин, что и привело его к смерти в ходе очередной первой брачной ночи с новой женой. – Ред.), суровый, но справедливый судья, выделяющийся даже в среде народа воителей отвагой, силой и умением владеть любым оружием, спокойный и основательный в суждениях, но скорый и безжалостный в вынесении смертных приговоров, Аттила обеспечивал спокойствие и безопасность всем, кто покорится его власти. С теми же, кто дерзнул выступить против него или попытался избежать подчинения его народу, он вел войну на полное истребление. Он следил за настроениями, не подвергал гонениям верования и умел использовать в своих интересах суеверия и предрассудки покоренных племен и тех, кого только собирался подчинить своей воле. Все эти факторы вождь гуннов умел обратить себе на пользу. Его воины считали Аттилу избранником богов, они были фанатично преданы ему. Враги думали, что он является посланником разгневанных небес, и, хотя они не разделяли его верований, собственная вера заставляла их трепетать перед Аттилой.

В одном из первых походов Аттила появился перед войском со старинным железным мечом в руках, который, по его словам, являлся богом войны, предметом поклонения предков. Известно, что кочевые племена степей Евразии, которые Геродот называет скифами, с древнейших времен верили, что их обнаженные мечи имеют божественное происхождение. Во времена Аттилы считалось, что божественный меч был утерян, но теперь царь гуннов утверждал, что благодаря сверхъестественным силам он получил его в свои руки. Он рассказал, как пастух, разыскивая в пустыне по кровавым следам заблудившуюся корову, нашел вонзившийся в землю таинственный меч, как будто тот был ниспослан с небес. Пастух отнес меч Аттиле, и с тех пор гунны верили, будто Аттила во время битв стал обладать силой бога смерти, а их пророки стали предсказывать, что этот меч должен был уничтожить мир. Римлянин по имени Приск, побывавший с посольством в лагере гуннов, описал в своих мемуарах, как Аттиле достался этот меч. Он также рассказал о том огромном влиянии на умы варваров, которое оказывало владение чудесным мечом. Даже в собственном титуле Аттила использовал в своих интересах легенды и верования как собственного, так и чужих народов. Он называл себя «Аттила, наследник великого Нимрода. Вскормленный в Энгадди. Милостью Божьей король гуннов, готов, датчан и мидян. Тот, кто внушает ужас миру».

В описании Герберта Аттила предстает с медальоном с изображением серафима или головы на груди. Далее он пишет:

«Мы знаем, что Нимрод, на голове которого вместо волос были змеи, являлся объектом поклонения еретиков – последователей Маркиона. Та же голова служила защитным талисманом и была установлена Антиохом IV Епифаном на воротах Антиохии, где ее называли ликом Харона. Нимроду, несомненно, поклоняются многие народы. Объявляя себя наследником этого великого охотника, Аттила предъявлял претензии по меньшей мере на все Вавилонское царство.

Странное утверждение, что он вскормлен в Энгадди, где Аттила, конечно, никогда не был, можно легко понять, обратившись к двенадцатой главе Откровения Иоанна Богослова, где говорится о женщине, которая родила сына в пустыне, «где приготовлено было для нее место Бога». Этот ребенок впоследствии должен был сразиться с семиглавым десятирогим драконом и объединить под железным скипетром все народы. Это предсказание в то время все христиане относили к рождению Константина, который должен был победить язычество в городе на семи холмах. Однако язычники, конечно, имели собственную версию трактовки этой легенды. Они считали, что она связана с рождением ребенка, который станет той величайшей личностью, что положит конец временам владычества Рима. Таким образом, упоминание об Энгадди является прямым подтверждением, что именно этот человек во младенчестве оказался в этом назначенном Богом оазисе в пустыне, под сенью пальм и виноградной лозы. Именно там находился спасительный город Зоар, уцелевший в долине Сиддим, когда остальные территории были волею небес уничтожены огнем и серой».

Является очевидным и то, почему Аттила называет себя «милостью Божьей королем гуннов и готов». Нетрудно понять и то, зачем он упоминает о мидянах и датчанах. Его армии вели войну против персидской династии Сасанидов, и Аттила, несомненно, вынашивал планы сокрушения державы мидян и персов. Возможно, некоторые северные персидские провинции были вынуждены платить ему дань, и поэтому он стремится узаконить свои права на эти территории, объявив себя царем мидян. Скорее всего, по той же причине он объявляет себя царем датчан. Упоминая одновременно мидян и датчан, Аттила подчеркивает, как далеко с юга до самой Скандинавии простираются его владения[70].

Сейчас уже невозможно определить точно те обширные территории к северу от Дуная и Черного моря, а также восточнее Кавказских гор, которыми Аттила правил сначала вдвоем с братом Бледой, а потом и единолично. Но, помимо гуннов, на них должны были проживать многочисленные племена славянского, готского, германского и угро-финского происхождения. Южнее Дуная территории по реке Сава до Нови-Сада также были подчинены гуннами. Таковой была империя гуннов в 445 г., в том памятном году, когда Аттила основал город Буда на Дунае в качестве своей столицы (Буда известен со II в. как римский Аквинкум. – Ред.). Он избавился от брата, делившего с ним власть, очевидно, не только из личных амбиций, но и обратив в свою пользу многочисленные предания и пророчества, которые были распространены повсеместно по всей Римской империи и о которых предусмотрительный и безжалостный гунн не мог не знать.