Крот. Сага о криминале. В 3 томах. Том 2 - Виктор Мережко

Алексей Иванович Зуслов встретил Юрия Ивановича сдержанно, хотя и с улыбкой, дал знать сопровождающим, что они свободны, проводил гостя в со вкусом отделанную гостиную, жестом предложил расположиться на диване.

Юрий Иванович оценивающе окинул взглядом стены, одобряюще кивнул:

– Недурственно. Я здесь у вас еще не бывал.

– Здесь вообще мало кто бывает, – ответил Зуслов, откупоривая бутылку нарзана. – Вы едва ли не единственный.

– Знак особого доверия?

– Считайте, что так… – Алексей Иванович разлил пузырящуюся воду по хрустальным стаканам, сел в кресло напротив. – Мы, Юрий Иванович, давно знаем друг друга… Давайте быка за рога?

– Давайте, – согласился гость и уселся поудобнее, готовясь к разговору.

– Вам известно, что я держу в руках силу, равной которой на сегодняшний день у нас в стране нет.

– Скинхеды?

– Я бы назвал «Движение патриотической молодежи». Но если вам сподручней употреблять чужеземную формулировку, я соглашусь и на это… Да, у меня в руках скинхеды всей страны. И если их направить в нужном нам направлении, они разнесут все на своем пути. Необходима точная идеологическая подоплека.

– Но еще более необходимы деньги? – спросил Юрий Иванович, с улыбочкой глядя на Зуслова.

– Именно поэтому я попросил вас приехать, – кивнул тот. – Нам очень нужны деньги.

– Они под ногами.

– Под вашими ногами.

– И под вашими тоже. Сегодня на националистической идее многие непрочь погреть руки.

– А вот этого мне бы не хотелось. Наша идея должна быть патриотически чистой и истинной. Мы должны прийти к конечной цели максимально цельными в националистическом смысле.

– В национальном?

– Я не оговорился. Именно, в националистическом! Мы в своей конечной цели за чистую расу, за право русских быть русскими.

– Конечная цель – это что?

– Конечная цель – это власть.

– И вы не боитесь употреблять формулировки типа «националистический смысл»?

– В узком кругу… в кругу единомышленников не боюсь. Я имею дело только с истинными патриотами.

– Один из ваших ближайших соратников – господин Грязнов? – Юрий Иванович внимательно смотрел в глаза Зуслову.

– Да, – кивнул тот. – Петр Петрович один из тех, что определяет нашу стратегию.

– Но он – фигура битая.

– Прежде всего, он – патриот. А это, к сожалению, в нашей стране явление не частое. Ну и к тому же Петр Петрович, несмотря на свою «битость», имеет связи, которым позавидуют многие из нас. Именно связи патриотического толка. Вы ведь знаете, что из органов он был изгнан космополитами именно за глубочайший патриотизм.

– Знаю, – коротко ответил гость, не желая разрабатывать эту тему дальше. – Происхождение денег для вас имеет принципиальное значение?

– Прежде всего, они должны быть предоставлены перспективной для нас личностью. То есть, русским человеком, который со временем вошел бы в наш политсовет.

– Таких немало.

– Таких как раз очень мало, – возразил Зуслов.

Юрий Иванович побарабанил пальцами по столику, подумал, поднял глаза на собеседника.

– Например, Кузьмичев?

Алексей Иванович улыбнулся:

– Именно о нем я в первую очередь думал. Хотя работать с ним будет трудно.

– Предельно трудно. Но возможно. Потому что он тоже наделен амбициозными качествами, и ему уже тесновато на той площадке, которую он уже освоил… А человек он – бесконечно богатый.

– Нам нужны его деньги.

Юрий Иванович налил воды, сделал пару глотков.

– Будем работать.

Камера, в которой сидел Сабур, была довольно большой, и подследственных здесь томилось не меньше десятка. Сабуру, едва ли не самому авторитетному в тюрьме, было выделено наиболее престижное место – шконка у самого окна.

Утром Сабур проснулся от какой-то возни через шконку от него. Здоровенный качок, плечи которого были утыканы наколками, с силой согнул худосочного очкарика и пытался запихнуть его под нары.

Очкарик молчаливо пытался сопротивляться, однако пацан упорно дожимал его, сладострастно и громко сопя при этом.

– Бесполезно… бесполезно упираться, сучонок. Тюряга тебе не школа. Пройдешь университеты, будешь уважать старших… которые уже отсидели свое.

Почти все обитатели камеры проснулись и с интересом наблюдали на происходящим. Качок почти уже запихал голову паренька под нары, когда Сабур неторопливо и как бы нехотя поднялся, подошел сзади к качку и неожиданно с силой воткнул здоровяку средний палец под ребра в район почек.

Тот от неожиданности охнул, отпустил паренька и даже присел от острой боли.

Сабур стоял над ним, ухмылялся.

Качок, увидев перед собой немолодого и довольно потрепанного зека, стал медленно и угрожающе подниматься. И в тот момент, когда он был готов ударить Сабура, тот выбросил вперед правую руку и поднес растопыренные пальцы к его глазам.

Здоровяк замер и не мог шевельнуться – Сабур в любой момент мог проткнуть ему глаза.

Так простояли они некоторое время, затем Сабур медленно опустил руку, сквозь зубы произнес:

– Будешь шалить, штифты выколю… Ты кто, бугай?

– Слон, – ответил тот.

– Новый поселенец, что ли?

– Да за мной уже две ходки… А ты что, пахан здесь?

– Я? Узнаешь… Со временем, – заключил Сабур и показал на шконку возле дверей. – А пока будешь кемарить там, Слон. На самом почетном месте. Будешь меня слушаться – пойдешь на повышение. А станешь беспредельничать, яйца за уши заверну.

Амбал послушно и уныло взял свои постельные дела и направился к нарам возле двери.

В это время защелкали дверные запоры, и в камеру вошли два конвоира. Один из них резко скомандовал:

– Всем встать! Морды к стенке, грабли за спину!

Заключенные вяло и нехотя выполнили команду.

– Подследственный Сабурцев – на выход!

Сабур послушно и привычно заложил руки за спину и двинулся к двери.

Минуя бесконечные тюремные коридоры, тамбуры, скрипучие решетчатые двери, Сабура привели в приемную «Начальника Учреждения» – так было обозначено на табличке. Один конвоир ушел, второй остался при заключенном. На секунду он исчез в кабинете, затем быстро вернулся.

– К начальнику!

Держа руки за спиной, Сабур вошел в кабинет начальника тюрьмы. Кабинет как кабинет – со столом, телевизором, на экране которого хорошо виден тюремный двор, тюремные переходы.

Над столом – портрет Дзержинского, по стенам, на полках красовались разные поделки – подарки заключенных.