Песнь Давида - Эми Хармон

– Я отпущу вас домой, как только мы закончим осмотр. Это дает нам еще час времени. Сделайте мне одолжение, Таг. В вашей сфере деятельности, когда дерешься изо дня в день, нельзя шутить с травмой головы.

Я проворчал в знак протеста, но доктор был непоколебим, и в конечном итоге я решил, что проще сдаться, чем продолжать спорить.

Но затем доктору поступил экстренный вызов, лаборант отвез меня на МРТ, и следующие сорок пять изнурительных минут я старался сохранять спокойствие в трубе, пока сканировали мой мозг. В итоге из больницы я вышел в три часа ночи. Лаборант пообещал, что рентгенолог прочтет мои результаты, поговорит с доктором и кто-нибудь мне позвонит. Я лишь отмахнулся. Помимо тупой боли во лбу и отчаянного желания принять душ, я чувствовал себя абсолютно нормально. Еще выписывавшая меня медсестра спросила, есть ли у меня кто-нибудь, кто может остаться со мной и периодически будить для подстраховки.

Лео уснул в комнате ожидания, и я не хотел напрягать его еще больше. К тому же Милли единственная, с кем я хотел провести ночь, даже несмотря на то, что до утра оставалось всего ничего. Лео отвез меня домой, я принял душ, осторожно смывая кровь с волос, и добрался до Милли где-то к четырем.

Наверное, мне не стоило садиться за руль, но я хорошо себя чувствовал и хотел поскорее приехать к ней. Я знал, где спрятаны запасные ключи от дома, – Генри показал их мне со всей серьезностью мужчины с крайне важным секретом. Он прятал ключи на решетчатых декоративных завитках под крышей, и я с легкостью нащупал их в темноте, мысленно благодаря Генри за доверие.

Я открыл дверь и, положив ключи на место, прошел в темную прихожую и на цыпочках поднялся по лестнице.

Включив свет в комнате, – определенное преимущество отношений со слепой девушкой, – я обнаружил Милли на кровати с телефоном у головы. Она обнимала подушку, словно не хотела быть одной. Выключив свет, я снял обувь и прокрался к ней в темноте. Затем лег рядом, забрал подушку из ее рук и подложил себе под голову, и подвинул Милли ближе, кладя ее голову себе на грудь, чтобы возместить кражу подушки.

– Привет, – сонно сказала она, но радость в ее голосе согрела мне сердце.

– Привет. Засыпай, я не собирался тебя будить. Просто хотел тебя увидеть.

– И я тебя, – пробормотала она и тут же принялась изучающе водить по мне ладонями, из-за чего я сразу проснулся.

Мы впервые спали бок о бок, и заходить дальше этого я не планировал, хотя ее сонные вздохи и поглаживания чуть не заставили меня передумать. Мне стоило догадаться, что Милли сразу же обнаружит перевязку на моей голове.

– Что это? – спросила она, задевая ее пальцами.

– Это швы, которые мне пришлось наложить после того, как буйный посетитель решил ударить меня бутылкой из-под пива.

Милли быстро села.

– Мой буйный посетитель? – изумленно спросила она.

Я не ответил.

– Так вот где ты был? В больнице? Почему мне никто не сказал? Почему ты мне не сказал?

– Я не хотел тебя беспокоить.

– Но… но… Я же твоя девушка, верно? Это моя работа! Люди беспокоятся, когда неравнодушны друг к другу!

Милли повысила голос, и я шикнул на ее, приглаживая ей волосы. Мы уже спорили на подобную тему.

– Люди, которые неравнодушны друг к другу, не станут беспокоить по пустякам. Я в порядке, я здесь. И у меня будет крутой шрам, который ты сможешь пощупать, когда рана заживет.

Милли оттолкнула мою руку и встала с кровати, молча уходя в ванную. Я постарался не рассмеяться, когда она хлопнула дверью. Милли вела себя как все женщины, когда хотела показать свое недовольство. Ей не нравилось, что я держал ее в неведении. Я услышал, как она спустила воду и еще возилась с чем-то пару минут. Когда она наконец вышла из ванной и легла обратно в кровать, я сделал вид, что сплю, просто чтобы проверить, как она поступит. Милли с пару минут лежала в зажатой позе, а затем повернулась и обняла меня за талию.

– Я знаю, что ты не спишь, – прошептала она.

– Откуда?

– Ты слишком неподвижен и слишком прислушиваешься.

– Ты слышишь, как я прислушиваюсь?

– Люди почти не дышат, когда прислушиваются.

– Я пытаюсь услышать твои мысли.

– Я злюсь.

– Но, похоже, не слишком. Ты почистила зубы, хотя в этом не было необходимости. Значит, ты хочешь меня поцеловать. Следовательно, ты намерена меня простить.

– Я злюсь, потому что ты мне очень нравишься. И поэтому хочу тебя поцеловать.

– Ты злишься, потому что я тебе нравлюсь?

– Я злюсь, потому что люблю тебя, – со вздохом призналась она. – А ты даже не сказал мне, что получил травму.

– Ну, я тоже люблю тебя, Милли, и всегда буду пытаться тебя защитить. Таков я. Если бы ты знала, что мне будут накладывать швы, ты бы не смогла уснуть и не лежала бы здесь такая милая и сладкая, что мне захотелось тебя съесть. Ты бы нервничала и закусывала губу, вместо того чтобы видеть сны обо мне.

Я наклонился и потянул зубами за ее нижнюю губу, ласково пародируя привычку Милли кусать ее от нервов. Поцеловав ее в надутые губки, я почувствовал, что ее злость испаряется, и скользнул языком в ее рот.

Наше дыхание выходило рывками, тела извивались, но затем Милли отстранилась, так как явно не была готова продолжить сегодня череду новых открытий. Я закрыл глаза и попытался заставить свое сердце замедлиться. Милли погладила меня по голове, проводя пальцами по волосам и облегчая тупую боль за моими веками.

– Давид? – прошептала она.

– Да?

– Спой мне песню.

– Какую, солнце?

– О любви.

– Глупышка Милли, Глупышка Милли, я так рад, что тебя зовут не Вилли, – пропел я в своей лучшей интерпретации кантри-певца.

– Вилли?

– Позволь перефразировать, – я прочистил горло и пропел еще раз: – Глупышка Милли, Глупышка Милли, я так рад, что у тебя нет Вилли[16].

– Это не песня о любви, – рассмеялась она.

– Ладно, как насчет такого? Я люблю твои ноги, я люблю твою грудь, и об этом местечке стоит упомянуть. – Я пощекотал ее плоский живот, и Милли закорчилась.

– Пой дальше! – потребовала она, отмахиваясь от моей руки.

– Я люблю твой подбородок и веселую улыбку, я люблю твои волосы и вот это место пылко. – Я пощекотал ее под правым ребром, и она со смехом схватила меня за пальцы.

– Превосходно! Второй куплет, пожалуйста.

– Я люблю, когда ты вертишь попой, и запах твой фруктовый. Люблю, когда ты зовешь меня Давид, и… ла-ла-ла, ничего не рифмуется с «Давид».