Камуфлет - Антон Чиж

— Какие игры, Родион Георгиевич, прошу совета, что делать! — Модль собрал протокольные снимки, разложенные по карте. — Представьте, собраны все улики, есть обезображенный труп, о котором сообщил пристав Шелкинг, и даже есть подозреваемый. Но вот незадача: трудно представить, что супруга чиновника полиции — помощник убийцы. Что нам делать?

— Где разделывали «чурку»?

— В сарае дачи, которую арендует на лето семейство чиновника Ванзарова. — Ответ прозвучал без намека на балагурство. — Найдены следы крови и топор с пятнами. Ваша кухарка также признала, что две части тела из найденных завернуты в ее старые платки. А говорите, сундук у покойного Одоленского пропал! Шутник-с!

— Убийство было соверфено в ночь с четверга на пятницу, это установлено экспертизой. Обыск вы проводили вчера. Почему нафли следы только сегодня?

— Мы искали всего лишь запрещенную литературу, о которой был донос. В доме обыск закончили, как только нашли ее. В сарай не заглядывали, не было такой нужды.

Модль свернул карту трубой, раскрыв стол, на котором обнаружилось заведенное дело с отчетливо выведенной надписью «Ванзаров»:

— Надеюсь, как профессионал, не станете отрицать: имеется предостаточно оснований для ареста вашей супруги? — И вперился змеиными глазами.

Выдержал Родион Георгиевич, выдержал стойко. Лишь поинтересовался, что с женой.

Оказалось, Софья Петровна находится в камере, здесь, на Мойке, с нее снят допрос, она ни в чем не признается. Глафира также арестована, но дала признательные показания: созналась, что хозяин ее узнал о любовнике, пригласил юношу на дачу, напоил и убил в сарае. Чтобы замести следы, приказал супруге сложить тело в сундук, части тела завязать в узел, сундук оставить у извозчика, а руки-ноги выбросить в городе по дороге. Голову велел утопить в озере. Ротмистр предъявил страницы допроса, подписанные каракулем няньки, и добавил с теплым чувством:

— Понимаю, выглядит странно. Когда б такой специалист решился на убийство, то не стал разбрасывать по кустам тело. Вам я верю, но показания не спрячешь.

— Могу ли знать, где мои дочки? — Ванзаров удерживал бешенство на тонкой ниточке.

— Они помещены в Николаевский женский приют. Да вам и не до них нынче будет… Принимайтесь-ка за работу, коллежский советник, да как следует. Но в другой раз выполняйте уговор. Шутки кончились.

— Я делаю все возможное…

— Вот и делайте! — рявкнул Модль. — Почему вызвали Ягужинского, а не нас, когда нашли содала?! Вы что обещали?!

— Не советую кричать, ротмистр, — сказал Родион Георгиевич без угрозы, но как-то само собой вышло, что жандарм слегка отшатнулся и даже извинился за несдержанность.

— Поймите, опасность слишком велика, — продолжил он совсем иным тоном. — Не теряйте времени. У вас ровно тридцать часов. Не управитесь к этом сроку — не взыщите. Арестный ордер уже подписан.

— Мне нужно свидание, — не попросил, а приказал Ванзаров.

— Вас проводят к Софье Петровне.

— Супруга не интересует, хочу видеть кухарку.

Модль усмехнулся:

— Что ж, извольте.

— И верните браунинг.

— Помнится, вы утверждали, что главное оружие чиновника сыскной полиции — его мозг? Вот и пользуйтесь им.

Ротмистр вызвал дежурного и отдал распоряжение предоставить коллежскому советнику свидание с задержанной кухаркой, но не более десяти минут и в камере.

Место заключения старой няньке выбрали как опасному революционеру-бомбисту: «одиночку» с маленьким окошком, задраенным дюймовыми прутьями.

За дверью грохнула запорная щеколда. Но «глазок» остался открытым.

Родион Георгиевич присел на нары:

— Вот что, матуфка, дело плохо, но слез лить не будем. Я спрафиваю, ты отвечаефь. Поняла?

В глазах домашнего тирана и семейного деспота отразилась такая неизбывная тоска, что и менее проницательный смекнул бы: старуха готова наложить на себя руки.

— Уйди, не мучь, — прошептала она и отвернулась к стене.

— Слуфай меня, старая, — Ванзаров притянул ее за подбородок. — Мне дела нет, что ты про меня наговорила, Соню и деток спасать надо. Будефь отвечать, как есть, на духу? Ничего не утаифь?

Слезинка скатилась по морщинистой щеке.

— Приходил к вам на дачу некий Морозов Петр Николаевич?

— Не было такого… Пусти, барин, рот свернешь…

Ванзаров отдернул руку. На коже старухи остались румяные пятна.

Как было бы просто показать кухарке снимок, но обнаружить его крайне опасно.

— Послуфай: молодой человек не старфе двадцати лет, хорофо сложен, красив, росту чуть ниже моего, приятной наружности, темный волос, нос прямой, брови дугой, танцевать любит, может, показывал силовые фокусы, ну?

Глафира потерла намученный подбородок:

— Вроде похож…

— Как назвался?

— Петром Александровичем…

— Фамилию помнифь?

— Да такая как женская… Танин… Иринов… нет… как же его… Катин…

— Неужто Ленский? — проявил иронию Ванзаров.

И кухарка немедленно подтвердила.

— Это с ним Соня фафни крутила?

Глафира принялась было выгораживать любимое чадо, но быстро сдалась и признала: с ним, но дальше вздохов и прогулок дело не пошло.

— Где живет?

— Так ведь на даче тоже, снимал на лето…

— Он что, уехал?

— Само собой.

— Когда видела в последний раз?

— На той неделе зашел на обед, попрощался. Соня извелась вся… Ты не думай, она тебя, барин, любит…

Вот что значит избегать дачного общества. Оказывается, под носом крутили роман с его супругой: прохвост обедал, любезничал, а глава семейства — ни сном ни духом.

— Какой был день? — упрямо продолжил обманутый муж.

— Ох, не упомню… Четверг, а может, и в середу.

— На чьей даче жил Ленский?

— Вот уж не знаю, сам наведывался.

— Где Соня познакомилась с ним?

— Да с месяца три тому устраивали театр для любителей, вот там…

Родион Георгиевич глянул на часы: осталось не больше четырех минут.

— Рассказывай, где нафли следы убийства.

Выяснилось: в дальнем углу сада имелся заброшенный сарай, в который кухарка никогда не наведывалась, а Ванзаров не подозревал о нем вовсе. Явившись поутру, «охранка» сразу сунулись туда. И нашли. На полу — бурые пятна, похожие на кровь. Дубовая колода в таких же разводах, а рядом топор со следами рубки.