Художница из Джайпура - Алка Джоши

– Тетя босс, – произнес он.

– Отведи меня к Хари.

* * *

Мы шагали узкими извилистыми улочками, Малик то и дело останавливался – у тележек с чаем, у лотков с пааном, – спрашивал продавцов, не видели ли они Хари. Чай-валлы и их покупатели пристально смотрели на меня. Я пристально смотрела в ответ. На рынке беженцев мы миновали сапожницу, которая сидела на тряпичной подстилке, аккуратно разложив инструменты на самой обочине. Сапожница скользнула взглядом по моим сандалиям и заметила:

– Джи, у вас ремешки растянулись.

Наконец мы подошли к безликому дому, который, как и соседние постройки, десятки лет назад покрыли розовой штукатуркой. На нижнем этаже ютились лавки. В одной из них мастер заделывал широкую трубу. В другой портной торговался с клиентом, а два его подмастерья что-то строчили в тусклом свете голой лампочки, согнувшись за крохотными швейными машинками. В третьей хлопотал продавец ласси. Перед его лавкой собралась небольшая толпа; мужчины болтали, смеялись и бездумно швыряли глиняные стаканчики в придорожную канаву.

Малик свернул в темный проулок. Я последовала за ним. Мы вскарабкались по лестнице на узкую, слабо освещенную площадку. Малик шагал бесшумно, по очереди заглядывая в раскрытые двери комнат. Наконец повернулся ко мне и кивнул.

На деревянном полу играли в карты двое мужчин. Когда я вошла, они подняли на меня глаза. Окна не было, в комнате стояла жуткая вонь. Стены были в щербинах, штукатурка отваливалась кусками. Единственным предметом мебели в этой конуре был чарпой, на котором спал третий мужчина. Хари. Продавленная сетка чарпоя едва не касалась пола.

Меня пронзила острая боль, и я набросилась на него, дав выход ненависти, которую не чувствовала в нашу первую встречу в Джайпуре. Я колотила его по рукам. Била по ушам. Осыпала ударами плечи. Я готова была голыми руками размозжить ему череп.

Хари закрыл голову ладонями, перевернулся на спину и крикнул:

– Арре!

– Мадарчод! – визжала я. – Салла кутта!

Впервые в жизни я ругалась, как мужик.

Игроки застыли с картами в руках. Малик крикнул им, чтобы они ушли, замахал на них, точно разгонял голубей. Мужчины встали, бросили карты и вышли из комнаты. На пороге обернулись поглазеть, но Малик бросился к ним, вывел в коридор и закрыл дверь.

Хари перевернулся и сел на кровати. Попытался схватить меня за запястья, но гнев наделил меня силой Шивы. Я вырвалась из его рук, градом обрушила на него пощечины.

Я орала во все горло, плевать, что подумают соседи или покупатели ласси.

– Она же еще ребенок! Она тебе как сестра! Ты бы сделал такое с сестрой? Ублюдок! Ослиная задница! Никчемный кусок дерьма!

Хари с трудом поднялся, но не удержался на ногах, опрокинул кровать и на четвереньках отполз к стене. Я не отступала: пинала, лупила, осыпала его пощечинами, так что в конце концов у меня заболели руки. Я обвела взглядом комнату: чем бы еще ему врезать? Хари воспользовался заминкой, вскочил, схватил меня и прижал к стене.

– Хватит! – крикнул он, прижимая мои руки к бокам. – С ума ты спятила, что ли?

Он смотрел на меня с ужасом.

– Что на тебя нашло?

Из рассеченного лба Хари сочилась кровь, на щеках алели ссадины.

Он так крепко держал меня, что, как ни пыталась, я не сумела высвободить руки. Мы задыхались, точно псы, сцепившиеся из-за куска мяса. Не успел он опомниться, как я плюнула ему в лицо, и слюна потекла по его щеке.

Тут он врезал мне с такой силой, что зуб впился в мою щеку, и рот наполнился кровью.

– Басс! – прорычал он. Хватит!

Мне мерзила сама мысль о том, что он прикасался к Радхе, ложился на нее потной вонючей тушей. Ей всего тринадцать лет. Она совсем ребенок, едва ли она вообще представляет, чего мужчины хотят от женщин. Это я во всем виновата. Если бы я осталась с Хари, была бы хорошей женой, он не покусился бы на Радху. Не обесчестил бы ее. И вот теперь она носит его ребенка.

Я сползла по стене. Положила голову на колени, обхватила их руками, зажмурилась и завыла, раскачиваясь всем телом. Что я сделала со своей жизнью, с жизнью моих родителей и сестры! Не будь я такой самовлюбленной, ничего этого не случилось бы. Сестру не опозорили бы. Я успела бы утешить умирающую свекровь. Родители не познали бы унижений. И все ради чего? Ради моей независимости? Какая же я эгоистка!

Малик открыл дверь, поеживаясь от страха.

– Тетя босс!

Я не ответила, он подошел, потряс меня за плечо.

– Тетя босс. Это я.

Он повторял это снова и снова, наконец я открыла глаза, увидела его перепуганное лицо, понурые плечи. Куда и девалась его бравада. Зачем я притащила его в эту дыру?

– Иди домой, – сказала я.

Малик покачал головой, смерил меня холодным взглядом, вышел из комнаты и закрыл дверь. Мне следовало бы догадаться, что он не бросит меня так легко, как я своих родных. Если понадобится, он останется здесь на всю ночь.

Хари поднял чарпой, поставил, сел, не сводя с меня настороженных глаз.

– Зачем ты пришла?

Из его рассеченного лба сочилась кровь. Неровные пряди волос закрывали уши. Хари давно не брился и с отросшей жиденькой бороденкой смахивал на кочевника из Кашмира. Одет он был дешево, но чисто, и сандалии на нем были новые.

Кто из нас больше виноват в том, о чем я собиралась спросить?

– Как давно ты делишь ложе с Радхой?

Он выпрямился. Выпучил на меня глаза.

– С чего ты взяла?

– Как давно?

– Еще не хватало… она же ребенок!

– Я поверила тебе, когда встретила тебя с той девочкой. Думала, ты помогаешь женщинам. А ты и тогда мне соврал, и сейчас врешь!

– Я к твоей сестре даже не прикасался! – Он отвернулся, потер руки. – Хотя она, конечно, предлагала себя…

– Предлагала себя?

Нижняя губа Хари налилась кровью, и он осторожно провел по ней языком.

– Она пришла в мою деревню, посулила мне денег, если я отвезу ее к тебе. Я не поверил. Тогда она предложила, мол, делай со мной что хочешь. – Он вызывающе вздернул подбородок. – И я мог бы воспользоваться ею, но я этого не сделал. Я не такой.

– Тогда как она забеременела?

Он разинул рот от изумления.

– Скоро уже живот виден будет.

– Нет! – Хари покачал головой.

– Да!

Он встал, подошел ко мне, опустился на корточки, взял меня за руки.

– Лакшми, я тут ни при чем.

Если бы он врал, прикрывал бы шрам на подбородке.