Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

Нурия поднялась на ноги.

— Главное вот что: Андре считает, будто может найти объяснение всему на свете, и в то же время не терпит возражений. Он… целиком подчинил меня себе. Но все, довольно. Всему есть предел, больше я не хочу ему подчиняться. Проклятие, все так перепуталось!.. Ладно, пора идти, а то меня хватятся. Суд сегодня вечером.

— Понятия не имею, что значит «вечер».

— Ах ну да, конечно, здесь же нет света. Сейчас утро, около одиннадцати. Вот что: во время суда или сразу после него я отвлеку внимание людей. Что-нибудь придумаю, даже если для этого придется прибегнуть к помощи Зако. А ты сразу уходи. Сначала на запад, потом через лес. Я найду тебя. Давай встретимся, скажем… сегодня 15 августа. Когда же? Черт, сама не знаю. Быть может, прямо в Барселону мне сразу вернуться не удастся, но в конце концов доберусь. Главное, мы опять сможем быть вместе, если, конечно, ты меня простишь. Но в любом случае сам меня не ищи. И в местную полицию не обращайся. Андре уверяет, у него там все схвачено. Так, тебе понадобятся деньги. Вот, возьми.

Нурия протянула Лукасу пачку банкнот и банковскую карточку, которую, наверное, нашла в его бумажнике. Отдала и непочатую пачку сигарет, и зажигалку, что было весьма кстати — в старой уже несколько дней как закончился газ. Лукас засунул деньги и карточку на самое дно брючного кармана. Тут ему пришло в голову, что, придумывая, как выручить его из беды, Нурия сильно рискует сама.

— А если станет известно, что это ты помогла мне бежать? Поннеф ведь отнюдь не дурак, сразу поймет что к чему. И что же? Сговор. Заговор. Чего доброго, вместо меня на костер попадешь!

Нурия пристально посмотрела на него и неуверенно проговорила:

— Вряд ли. Андре меня пальцем не коснется.

— Неужели? Вот странно. А я-то думал, он уже коснулся, и не только пальцем. — Лукас сразу пожалел о своих словах.

Нурия вспыхнула, но быстро взяла себя в руки.

— Ерунда. Когда-нибудь я все тебе объясню. Объяснять много придется, но это мой долг. А пока ты должен просто поверить. Ради Бога, давай отложим разговоры до лучших времен.

Но Лукас слишком истосковался по простому человеческому общению! К тому же ему так много надо было узнать… Сама мысль о том, что сейчас Нурия уйдет, что план ее может сорваться и, возможно, он больше никогда ее не увидит, была невыносима.

— Нет, слишком долго и слишком многое ты от меня скрывала. Я начал догадываться сразу после того, как люди крыши нагрянули. Что это был за знак? Что должен был означать крест? Что операция намечена на ближайшую ночь?

Отвернувшись к стене, Нурия молча кивнула.

— О Господи… И все то время, все эти две недели, что мы были вместе в Барселоне, ты и с Поннефом встречалась? И трахалась с ним?

— Да нет же, Лукас, нет. Ничего подобного. Я даже не виделась с ним. И ни с кем другим. Ты… Ты просто… идиот. Меня поймали в ловушку. Или нет, не так. Он поселился во мне. Он, каким был в молодости. Вроде как второе лицо на затылке. Помнишь?

Лукас вспомнил историю, которую Нурия рассказывала ему в «Кафе дель Опера».

— Я настолько верила Андре, что согласилась пойти на встречу в музей Миро. Раньше я тебе не говорила об этом, удобного момента ждала. А потом, постепенно, все это потеряло смысл. Видишь ли, какая штука… Я тоже получила открытку вроде твоей. И текст тот же. Только на моей были изображены скульптуры, расставленные в саду на крыше.

— Что же ты молчала? Теперь понятно, почему мой рассказ об открытке показался тебе забавным.

— Я собиралась сказать. Даже пыталась начать, дважды. Но вообще-то я обещала Андре ничего тебе не говорить. А он имел надо мною такую власть… Я зависела от него настолько… слов не подберу, чтобы объяснить. Да и как объяснишь то, чего ты сам никогда не переживал? Конечно, я сразу поняла, что это Андре послал открытку. Возможно, мою тоже доставили люди крыши. Почтового штемпеля на ней не было. А с этой публикой Андре уже некоторое время поддерживал связь. У меня возникло чувство, что дело идет не совсем так, как он задумал, ведь люди крыши — свободные, они не поддаются его чарам. А вот деньги берут. Иные, очевидно, до сих пор берут. Так или иначе, он использовал меня как приманку. Для чего именно, что у него на уме было, — понятия не имею, и, уж конечно, я не собиралась в тебя влюбляться. В план Андре это явно не входило.

— И он даже не предполагал такого? Ведь знает же про Клэр и Раймона Гаск. Если мы с тобою — их реинкарнации, то разве не должны полюбить друг друга?

— Предсказатель не видит того, что у него под носом. Андре необыкновенно высоко ставит свое «я», ему кажется, будто все в его воле. Это самый крупный его недостаток.

— Слушай, Нурия, скажи честно, ты спишь с ним?

— Нет, тут совсем другое.

Нурия замолчала. Она выглядела очень усталой. Но роль жертвы не разыгрывала, что, учитывая обстоятельства, уже неплохо. Но видно было, или, во всяком случае, казалось, что Нурия прошла через тяжелые испытания, и начались они не вчера. Поннеф каким-то образом ее отметил, приложил руку к тому, чтобы вылепить такой, какова она есть сейчас.

Настойчивый стук в дверь вернул Лукаса к печальной действительности. Нурия сделала шаг к выходу, потом остановилась и повернулась к нему:

— Что бы сегодня ни случилось, обещай, что не отвернешься от меня. Что мы встретимся. Когда оба будем к этому готовы. Обещаешь?

Терять Лукасу было нечего.

— Обещаю, — произнес он.

— И вот еще что. На суде веди себя как обычно. Оставайся самим собой — славным малым. — Нурия почти улыбнулась. — Все равно, что бы ты ни сказал, тебя признают виновным.

— Это должно ободрить меня?

— Я позабочусь о том, чтобы ты смог уйти. И это мое обещание.

С этими словами Нурия обняла его, крепко прижалась к груди и впилась губами в шею. Потом, оторвавшись, громко постучала в дверь. Зако сразу открыл ее, в проеме мелькнула его хитрая физиономия. Лукас мог поклясться, что тот подмигивает ему через плечо Нурии. Дверь оставалась открытой ровно столько, сколько Нурии понадобилось, чтобы выйти в коридор, затем негромко захлопнулась.

Это был самый длинный день в жизни Лукаса — бесконечность ожидания судьбы, которую назначил для него Поннеф. Вскоре после того как ушла Нурия, Ле Шинуа принес ему обед — суп с хлебом, после чего Лукас вновь остался один. Он мерил шагами камеру — за все те сумрачные дни, что провел здесь узник, ходьба превратилась в настоящее искусство. Внутренний радар подсказывал точное местоположение стен. Он даже научился бегать трусцой, или, скорее, вприпрыжку, по периметру прямоугольного помещения. Сейчас Лукас занялся упражнениями — поприседал, поотжимался. Тяжелое отчаяние перемежалось светлыми мечтами о побеге, о новой встрече с Нурией в Барселоне, о совместной жизни, которая начнется с того самого места, где оборвалась. В конце концов, завернувшись в одеяло, Лукас провалился в беспокойный сон. Не то чтобы он до конца поверил Нурии, будто его действительно собираются сжечь на костре, но в краткие мгновения бодрствования Лукас почти физически ощущал, как обволакивает его липкий страх.