Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

— Именно так. Более того, мне вообще неизвестно что-либо о моей прежней жизни в качестве Раймона Гаска, Христофора Колумба или кого-либо еще.

— И ваше заявление о невиновности базируется именно на этой выдумке?

Лукас расхохотался. И как это Поннефу достает наглости утверждать, что его, Лукаса, представления о самом себе выдумка, ведь даже этому опереточному суду должно быть видно, как попирается элементарный здравый смысл.

— Разве любое судебное заседание не начинается с установления личности подсудимого? — осведомился Лукас.

— Именно так. Но в данном случае вас судят за преступления, совершенные в прошлой жизни. Поэтому ваша нынешняя личность суд не интересует.

— Итак, меня судят за деяния, которые якобы я совершил, будучи персоной, которую вы называете Раймоном Гаском?

— Совершенно верно.

— В таком случае я не могу привести никаких иных аргументов в пользу своей невиновности, кроме того, что, повторяю, я не признаю того, что являюсь или когда-либо являлся Раймоном Гаском.

— Ну что ж, быть посему, — высокомерно улыбнулся Поннеф. — В таком случае вас будут судить как Раймона Гаска заочно. Тем не менее в качестве Риса Моргана Аурелио Лукаса вам также надлежит присутствовать на суде.

Лукас оставил эту своеобразную логику без комментариев. Ясно, что, как бы ни опровергал он обвинения, выдвинутые против Раймона Гаска, значения это иметь не будет. Можно, однако, испытать иную тактику, ту, которую тайно обдумывал, начиная с первого своего долгого разговора с Поннефом на берегу горного ручья. Но сейчас это оружие пускать в ход еще рано, надо дождаться подходящего момента. Тем временем Поннеф выдвигал все новые обвинения против бедняги Раймона Гаска, чья измена нанесла столь сокрушительный ущерб Бернару Роше, не дав осуществиться его планам бегства и основания новой общины в более благоприятном климате транспиренейской Каталонии.

— Довожу до сведения суда, что, согласно отчету инквизиции, Раймон Гаск в ходе тай ной встречи разгласил конкретные детали, касающиеся бегства группы еретиков из Мелиссака. В документе утверждается (тут Поннеф вновь обратился к кожаной папке, вооружившись большой лупой и сразу сделавшись похожим на близорукого почтенного ученого): «По поведению пастуха Гаска можно заключить, что он готов отречься от ереси, известной под именем катаризма, и, признав свои прежние грехи и получив их отпущение, обратиться на путь истинной веры. Поскольку полученная от него информация подтвердилась и еретик Роше вместе со своими последователями был схвачен, представляется возможным рекомендовать Главному Инквизитору сохранить Гаску жизнь и при вынесении наказания учесть его достойное всяческой похвалы поведение, а также риск, на который он шел, соглашаясь на сотрудничество с нами. Гаск также обращается с просьбой сохранить жизнь его жене Клэр, будучи убежденным, что отравил ее сознание, повернул против и его самого, Гаска, и истинного учения Господа нашего Иисуса Христа, посланец дьявола Роше».

Поннеф передал манускрипт Рафаэлю, чтобы тот мог подтвердить достоверность процитированного фрагмента. Рафаэль принялся водить по строкам длинным дрожащим пальцем, затем печально кивнул. Лукасу он казался человечком совершенно забитым, настоящим холопом. Интересно, в каком захолустном монастыре удалось Поннефу набрать такую команду.

— Неужели этого мало? — воззвал Поннеф к собравшимся, похожим на школьников, томительно ожидающих вердикта учителя. — Или, может быть, кто-то хочет высказаться в пользу обвиняемого?

Таковых не оказалось.

— Так я и думал, — резюмировал Поннеф, — ведь то, что им совершено, оправдания иметь не может. Из данного документа следует, что Раймон Гаск отрекся от веры и предал своих собратьев.

— Можно? — подал голос Лукас.

— Пожалуйста, — с неожиданной щедростью разрешил Поннеф.

— А вы в своей прежней жизни, когда были Бернаром Роше, вы жили безупречно, в полном согласии с заповедями катарской веры?

— Насколько это доступно человеку.

— И завету воздержания следовали?

— Что за бред? Ну да, конечно.

— Стало быть, вы отвергаете обвинение, будто как раз в то время, о котором мы говорим, у вас была тайная связь с Клэр, женой Раймона Гаска?

Поннеф презрительно ухмыльнулся. Скромный монах, очаровывавший Лукаса видением мира, построенного на основаниях новой религии, куда-то вдруг исчез, испарился.

— Решительно отвергаю этот идиотский навет. Да, будучи молодым человеком, еще до обращения в катаризм, я спал с женщинами. Да, у меня была с ними телесная близость, я грешил, откушивал от запретного плода. В то время это было распространено среди католического священства, да и в последующие времена тоже. Читатели нынешних газет легко подтвердят это.

Поннеф едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. Похоже, он получал удовольствие, что казалось Лукасу несколько странным, учитывая серьезность потенциального наказания.

— Оказавшись в Ломбардии среди прокаженных, я увидел свет, постиг подлинную природу мира и перешел в катарскую веру. И с этого мгновения меня не терзал более зов плоти, я даже не ел мяса живых существ. Утверждать, будто я возлегал с женщиной, о которой вы говорите, Клэр д’Обрак, вашей, Раймон Гаск, женой, — чудовищная клевета. Ваша безрассудная ревность, которую вы ставили и продолжаете ставить превыше всего, стоила в свое время жизни всем добрым людям, которых вы здесь видите, — их беспощадно сожгли на кострах инквизиции. Но сегодня, пусть с большим опозданием, вы разделите их судьбу.

Ну, что там с этим планом Нурии, если, конечно, таковой вообще имеется? Лукас украдкой посмотрел на нее, но она по-прежнему сидела неподвижно, устремив взгляд куда-то вперед. Да… чтобы продолжить представление, придется импровизировать, опираясь лишь на собственные смутные догадки касательно Поннефа-Роше.

— А что случилось с самим Роше? — заговорил Лукас. — Разве в ваших так называемых документах где-нибудь утверждается, что он погиб на костре вместе со своими последователями? По-моему, нет. Или я ошибаюсь? Не вы ли сами говорили, что имя Бернара Роше было стерто из всех официальных отчетов о крестовом походе против катаров? А что говорится о нем в ваших личных записях? Оттуда-то его имя не было стерто. Разве не правда, что Роше благополучно избежал суда? Но как же такая крупная рыба могла не попасть в сети святой инквизиции? Почему вы об этом не говорите своему так называемому суду? А как насчет тайного сговора с близкими Роше — высокородными аристократами в суде Арагона? И насчет того, что он испарился или его имя было стерто из официальных документов не случайно, а при условии, что о нем никто больше ничего не услышит? Я заявляю, Андре, что ваш драгоценный манускрипт — либо фальшивка, либо позднейший список, составленный специально для того, чтобы скрыть подлинный итог суда над Роше, итог, весьма неудобный для некоторых заметных фигур церковной общины. Задам прямой вопрос: можете ли вы представить этому суду, — тут Лукас позволил себе пренебрежительно махнуть рукой в сторону послушного стада Поннефа — хоть какое-либо свидетельство того, что Роше погиб на костре? Можете?