Три килограмма конфет - Нельма

— Полин, да всё нормально будет. Я сама маме скажу что надо, ты главное поддакивай, — хмыкнув, попыталась успокоить меня Наташа. Представляю, насколько понурый у меня был вид, если даже она смогла это заметить и принять за волнение от предстоящей нам авантюры.

Меня так и подрывало возразить, что ничего уже не будет нормально. Потому что мне было противно от самой себя, просто до безобразия тошно, словно огромный слизень застрял в пищеводе и барахтался, то поднимаясь в горло, то скатываясь вниз, до самого солнечного сплетения, оставляя внутри склизкий след.

Я наврала маме, что мы будем в гостях у Наташи; наврала Рите о том же, когда получила от неё сообщение, переодеваясь в обычные джинсы и водолазку у себя дома. Я заверила всех близких и действительно дорогих себе людей, будто всё в порядке, хотя сама себе места не находила, понимая, что, поддерживая Колесову в её странной затее, оказываю той медвежью услугу. Я убеждала себя, будто в состоянии одна разобраться с любой проблемой, которая может возникнуть, при необходимости защитить её так же, как она смело и безрассудно бросалась на нашу защиту, но ведь это неправда. Я бы не смогла, никогда не смогла, знала об этом, но упрямо продолжала ходить с ней по краю пропасти, лелея собственные обиды.

Первый звоночек надвигающейся беды прозвенел ещё тогда, когда мы находились у неё дома. Мне еле удалось сдержать первый шок, когда из своей комнаты Ната выпорхнула в платье, в то время как в стенах гимназии она принципиально игнорировала юбку от формы, всегда предпочитая ей брюки (ещё бы, с такими длинными и худыми ногами, периодически вызвавшими у меня приливы лёгкой зависти). В свободное время она носила джинсы, футболки или толстовки и неизменные кроссовки, частенько насмешливо фыркая вслед какой-нибудь фифе, смешно ковыляющей на огромных неустойчивых каблуках.

— Мааааам, мы пробежимся по магазинам и в кафе, — прощебетала она, и, судя по невероятно оживлённому голосу, должна бы светиться от счастья, но в реальности всё было наоборот: большие синяки под глазами, болезненно впавшие щёки и ломаные движения на грани судорог. Её мать наверняка бы тоже заметила неладное, если бы удосужилась бросить на дочь хоть один пристальный взгляд, пока на повышенных тонах спорила с кем-то по телефону и протягивала ей три пятитысячные купюры. Мне столько карманных за полгода не выдают, а вот Наташа, видимо, к таким суммам привыкла, и не глядя опустила деньги в карман.

Мы уже застёгивали пуховики в коридоре, когда в недрах квартиры стало тихо, а потом донёсся взволнованный голос её матери:

— Наташа, а когда ты вернёшься?

— Мы потом у Полины дома посидим. К полуночи буду, ещё отзвонюсь, мам! — крикнула Колесова в ответ и выбежала на лестничную площадку, утаскивая меня за собой. Это был второй звоночек надвигающейся беды.

Дверь за нами закрылась с громким хлопком, напомнив мне, что пути назад больше нет. Мы брели по улице, изредка останавливаясь и отворачиваясь от особенно сильных порывов ветра, больно покалывающих лицо. Начинало смеркаться, загорелись фонари, хотя часы показывали всего лишь без двадцати шесть вечера. Я поёжилась от холода и резко пришедшего чувства безысходности, стоило лишь вспомнить о том, что совсем скоро на территории нашей гимназии начнётся тренировка по футболу. С каких пор меня вообще всё это трогает?

Остановились мы около огромных кованых ворот со шлагбаумом и несколькими камерами слежения, которые ничуть не пытались замаскировать — скорее напротив, тыкали всем осмелившимся подойти поближе прямо в лицо, недвусмысленно напоминая, что Большой Брат уже наблюдает за нами. За воротами стояли три дома, по задумке архитектора наверняка составлявшие единую причудливую конструкцию, а по факту выглядевшие просто дефективными башенками с изобилием стеклянных панелей в отделке среди обычных типовых многоэтажек. Пока Наташа уверенно набирала длинный код домофона, я неволей подумала, что, продав свою достаточно неплохую по всем меркам квартиру, здесь мы вряд ли смогли бы позволить себе маленькую комнатку.

Пройдя через ухоженный внутренний двор, оформленный с явной отсылкой к японскому стилю, мы зашли в подъезд ближайшей башни и оказались тут же остановлены вышедшим навстречу охранником. Хотя нет, охранник — это тот ворчливый усатый дядька с дряблым животом поверх ремня, что вечно шпыняет нас в гимназии от гардероба, стоит задержаться там на пару минут дольше положенного времени (сугубо по его личному мнению, кстати). А здесь был настоящий «секьюрити» с коротким ёжиком волос, подтянутой фигурой и спиралькой провода, тянувшегося от наушника вдоль шеи и уходящего куда-то под одежду.

— Мы в сто третью, — бросила ему на ходу Колесова, не замешкавшись ни на секунду и уверенно направляясь к лифту, в то время как я испуганно притормозила перед мужчиной, оглядываясь назад, на пока ещё доступный путь к отступлению. Внутренний голос настойчиво твердил разворачиваться и уходить, чтобы не наделать ещё больших глупостей, но голос совести противоречил ему, напоминая, что это будет предательством по отношению к подруге. — Полина, давай, нас уже ждут, — требовательный тон покоробил меня который раз за день, но я всё равно поплелась следом, стараясь не поддаваться панике.

Если продвигаясь по шикарного вида коридорам, напоминающим скорее пятизвёздочную гостиницу, чем жилой дом, я то и дело думала, что мне здесь не место, то оказавшись внутри квартиры, полностью убедилась в этом. Судя по наваленной в коридоре горе обуви, на «дружеской встрече для своих» было уже по крайней мере два десятка человек, наверняка мне незнакомых; от громкости ритмичной музыки закладывало уши, поэтому сказанное Наташей «иди за мной» я скорее прочитала по губам, чем услышала.

В просторных помещениях стоял полумрак: шторы на панорамных окнах оказались плотно задёрнуты, а свет специально приглушён. От сигаретного дыма в воздухе стояла лёгкая белёсая дымка, сопровождающаяся странным, едким и терпким запахом, на самом деле совсем не похожим на табачный, постепенно вызывающим чувство головокружения и тошноты.

Людей действительно было много, но никто из присутствующих не обращал на нас внимания, лишь отступая в сторону, чтобы освободить дорогу. Колесова тянула меня за собой, как балласт; уверенно пересекла длинный коридор, прошла мимо кухни, откуда в этот момент раздался взрыв дружного хохота, как ни в чём не бывало обогнула страстно целующуюся у стены парочку, кажется, уже перешедшую к прелюдии у всех на виду, и остановилась посреди огромной гостиной, оглядываясь по сторонам.

— Наташа! — Подошедший сбоку парень бесцеремонно приобнял её за талию, развернул к себе лицом и впился в губы очень требовательным поцелуем, свободной ладонью тут же ущипнув за ягодицу. Став свидетелем такой сцены, я густо покраснела и быстро отвела взгляд в сторону, чувствуя себя настолько неловко, словно тайком подглядывала за незнакомцами в замочную скважину.

— Полина, это Ян, — пытаясь перекричать музыку, эпицентр которой находился как раз где-то неподалёку, попыталась представить нас Ната, спустя какое-то время (показавшееся мне бесконечным) освободившая свой рот от снующего там чужого языка. Она нервничала и смущалась, кокетливым жестом заправляла выбившиеся прядки волос за ухо, поглядывая на парня с трепетом и откровенной щенячьей преданностью, что даже у такой мямли, как я, будило волну праведного гнева. — Ян, это Полина, моя подруга.