Вечный огонь - Вячеслав Бондаренко

Ну а когда приезжали Света с Вовкой – был праздник. Гуляли по Улан-Батору, ездили в степи, окружающие город, на речку Керулен. Игорь рассказывал о том, что в пустыне до сих пор можно увидеть подбитые японские танки, стоящие там еще с 45-го. Света ежилась, вздрагивала под порывами ветра. В руках она держала кота (Тоша так орал, что пришлось его взять с собой).

– Странно, – проговорила Света, глядя перед собой. – Мы с тобой как на краю земли сейчас… Даже не верится, что где-то есть Минск.

– Мне он часто снится. Помнишь наш любимый кусочек?.. По Парковой магистрали, вверх на площадь Свободы, потом по Ленина на проспект, налево и на Центральную…

– Так грустно гулять по нему без тебя… – Света со вздохом прижалась щекой к погону мужа, укололась о звездочку, тихо ойкнула и засмеялась. Кот в ее руках дернулся и заехал лапой Игорю по уху.

– Дурак усатый! – рассердился Игорь и несильно ударил Тошу по носу.

После смерти жены и матери Минск для Виктора Владимировича опустел. Конечно, оставались старые сослуживцы, всегда ласково привечали его в Суворовском, которому он отдал почти семь лет (многие выпускники навещали его), но возвращаться в пустую квартиру на площади Калинина было невыносимо. Да и сам город менялся. Больше не грохотали по улице Горького трамваи – линию, проходившую под окнами Суворовского, сняли в 67-м, – разрушили старую Немигу, и вместо привычной путаницы переулочков Татарского предместья протянулся прямой, как стрела, бульвар Парковой магистрали.

Все изменил перевод, который в октябре 77-го получил Игорь – из Монголии в Ригу, в ПрибВО. Квартиры им со Светой пока не давали, и Виктор Владимирович решил помочь сыну. С его помощью дал объявление в газете «Ригас Баллс», и через месяц все устроилось как нельзя лучше – трехкомнатная в центре Минска на трехкомнатную в центре Риги, на улице Маркса. Дом был, правда, старый, постройки 1910 года, но очень красивый – пятиэтажка в стиле «модерн», и квартира просторная, старинная, с кафельными печами. Сразу нашлось и дело – работа в Кировском райкоме ДОСААФ. А главное, дома ждали родные – Игорь, Света, внучок Володька, любимец деда, очень похожий на него самого в детстве – такой же лобастый, крепенький. Любимой игрой для него было – снять китель деда, висевший в шкафу, набросить себе на плечи и, сутулясь под тяжестью наград, подковылять к зеркалу. Гуляли вместе по Риге, дед водил Володьку в парк Зиедоня – несколько кварталов от их дома, – брал для внука трехколесный велосипед на резиновых колесах (в залог нужно было оставлять паспорт или часы), и в эти немудреные минуты, глядя на то, как внук нарезает круги на велосипеде, слушая шелест фонтанных струй, любуясь старыми домами вокруг, Виктор Владимирович ловил себя на том, что все-таки, как это ни странно, счастлив…

К новому укладу жизни Шимкевичи приспособились довольно быстро. Единственное, что доставляло неудобства, так это местные нравы. В отличие от Минска, в Риге не было принято запросто общаться с соседями, люди здесь просто корректно, прохладно здоровались, встречаясь на лестнице. В старых рижских кварталах не было таких дворов, как в Минске, – в узком темном колодце, зажатом между стенами, не порезвиться детям, не посидеть старикам на лавочке, а подъезды домов выходят прямо на тротуар. Так что подружиться ни с кем не удавалось, из гостей у Шимкевичей постоянно бывал только Коля Сахновский, служивший в одной части с Игорем. Семьей Коля пока не обзавелся, холостяковал.

В Белоруссии Шимкевич бывал теперь нечасто, и поводы для поездок были грустные. Пару раз ездил на могилу отца и матери. А в холодном, стылом октябре 1980-го умер Куроедов, и Виктор Владимирович помогал разбирать вещи в его огромной опустевшей квартире, а потом продавать старую, проржавевшую насквозь «Победу». Хоронили генерала на Московском кладбище. Стоя у могилы, Шимкевич думал о том, что сам Семен Захарович, конечно, хотел бы быть погребенным рядом с Владимиром Игнатьевичем и Варварой Петровной. Но кто будет это учитывать, когда по статусу генералу положен парадный погост?..

Осенью в Риге, как обычно, зарядили дожди, с Даугавы все время дул резкий пронизывающий ветер. Вернувшись домой из булочной – был октябрьский вечер, Володька ушел заниматься по математике с репетитором, а Света задерживалась на работе, на профсоюзном собрании, – Виктор Владимирович пристроил под вешалку мокрый зонт, разулся, снял шляпу. В кухне горел свет, значит, Игорь дома. И точно, он боком сидел у кухонного стола, привалившись спиной к кафельной печке. Глаза сына хмельно блестели, на столе стояла початая бутылка водки. Это было настолько непохоже на Игоря, что Шимкевич-старший несколько секунд ошеломленно глотал воздух ртом, стоя на пороге кухни.

– Пап… – Игорь попытался привстать, и Виктор Владимирович увидел, что сын пьян. – Посиди со мной…

Отец, жестко сжав губы, ударил ладонью по столу.

– Дрянь!

– Не надо, пап, – поморщился Игорь. – Ты же еще не знаешь, в чем дело…

– Мне это неинтересно. Мне интересно, почему мой сын пьет на кухне, даже не удосужившись снять китель…

– Ты на фронте перед тем, как выпить, снимал все, что можно?

Виктор Владимирович умолк, тяжело опустился на табуретку. Игорь криво усмехнулся.

– Меня отправляют в Афганистан, – тихо проговорил он. – Вызвали сегодня… и обрадовали. Хорошо, что Светы и Володьки нет дома… – Капитан Шимкевич поднял глаза на полковника в отставке Шимкевича. – Ты меня понимаешь, пап?

Виктор Владимирович молча придвинул бутылку к себе, налил стопку. Чокнулся с сыном, выпил.

– Знаешь, не буду тебе врать… – тихо проговорил он, – я очень боялся этого. Я все понимаю, но… боялся.

– А у меня в последнее время то же самое было, – не слушая, кивнул Игорь. – Сны разные… Светка тоже что-то чувствовала, муть всякую. И вот… пришло. Интернациональный долг платежом красен, – ухмыльнулся он.

Виктор Владимирович крепко потер лицо ладонями. Голова сразу загудела от водки, вихрь мыслей, поднявшихся, словно ворох сухих листьев с земли, осел, чуть прибился…

– Страшно, – услышал он голос сына. – Тебе было страшно на фронте? В Венгрии?..

– Страшно – это хорошо. Значит, нормальный… – Отец тяжело вздохнул. – Иди ложись. Сними форму и ложись. Скоро Света вернется, Вовка. Нужно будет их подготовить. А тебе сейчас лучше всего полежать, поверь мне. Привести голову в порядок. Когда приведешь, будет уже не так страшно.

Первое письмо от Игоря пришло в январе 1984-го. Из конверта с пятизначным номером полевой почты – первым его разорвал Володька, – выпал черно-белый снимок: Игорь с сослуживцем Колей Сахновским стоят возле пятнистого «Ми-8». Форма на них странная – кепки с большими козырьками, погоны без просветов, звездочки еле «читались» на камуфляже. Лицо Игоря было усталым, помятым, он утомленно щурился на солнце, и Виктор Владимирович сразу понял – сын в боях уже не первый день.

Невестке, конечно, он этого не сказал. Тем более что второй снимок был веселым, явно для сына – Игорь стоял рядом с ГАЗ-66 (номер на машине был замазан ручкой) и, скроив подчеркнуто свирепую рожу, держал в руках автомат. И само письмо Игоря было сугубо мирным, даже как-то подчеркнуто мирным. Он много писал о ветре-«афганце», о кабульских магазинах, о местных грузовиках-«барбухайках» и о том, как не хватает в Афгане рижского влажного воздуха. «А еще мне часто снится Минск, – заканчивалось письмо. – Снится, как мы гуляем по парку Горького, с нами отец и Вовка еще маленький. Странно, потому что Вовка толком Минск и не помнит, он же рос уже в Монголии и Риге».