Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Питер Хизер

На эти непростые вопросы нет ответов, но присутствие в городе воинов Велизария и Мунда наводит на мысль, что император, возможно, предвидел, что ему понадобятся войска, которых не могли подкупить недовольные при дворе. А это может, в свою очередь, наводить на мысль о том, что в изгнании племянников Анастасия из дворца присутствовал элемент провокации, хотя его также можно объяснить как желание предотвратить возможность ночного государственного переворота в стенах дворца, совершенного дворцовой стражей, отказ которой открыть коридор в императорскую ложу указывает на то, что с ней каким-то образом пыталась наладить контакты оппозиция. По меньшей мере, Юстиниан был уверен в том, на ком лежит ответственность за политизацию насилия, осуществленного, без сомнения, путем такой же целенаправленной взятки, которую использовал Нарсес, чтобы отделить «синих» от «зеленых» на ипподроме. Не только несчастные племянники Анастасия были казнены в понедельник, но и еще восемнадцать сенаторов изгнаны из города, а их имущество конфисковали. В этом, вероятно, присутствовал элемент мести, так как чиновники императора не скупились на порицания. Но я также не сомневаюсь и в том, что Юстиниан был совершенно прав, предполагая, что в ту ужасную неделю заговор отчасти вырос из простого хулиганства, и направил насилие в сторону конкретных политических объектов.

Однако ничто из этого не рассеяло атмосферу фиаско и несчастья, которая нависла над его режимом. Намеренная ссора с Персией привела к ряду поражений, самое последнее из которых оказалось достаточно серьезным, чтобы была назначена комиссия по его расследованию; главного архитектора законодательной реформы и двоих других ведущих приверженцев режима освободили от их обязанностей; 5 процентов населения столицы лежали трупами на ее улицах, а ее церемониальный центр превратился в дымящиеся руины. Все это как-то не стыковалось с представлением о том, что Юстиниан – Богом данный правитель, осуществлявший свою власть под Его руководством и с Его непосредственной помощью. Короче говоря, к концу той ужасной недели, прошедшей под кличем «Ника!», в январе 532 г. режим утратил большую часть своего политического капитала и очевидное согласие на свое правление. Он держался на остриях копий, но уже балансировал на краю пропасти. Поразительно, что Юстиниан даже не ощущал себя достаточно сильным, чтобы вернуть своих отправленных в отставку исполнителей назад к своим обязанностям.

Именно на фоне всего этого мы должны рассматривать политику завоевания Западной Римской империи, которая считается лейтмотивом режима Юстиниана в большинстве современных исторических трудов. Согласно этим взглядам, развязывание завоевательных войн на Западе всегда было главной целью Юстиниана. Говорящий на латинском языке традиционалист из Иллирикума – провинции, входившей в Западную Римскую империю в позднеримский период, отчаянно хотел – так считают – вернуть утраченные римские территории. Более того, в его пропаганде можно найти соответствующие заявления:

«Нас вдохновляет надежда на то, что Бог позволит нам править остальной территорией, подвластной древним римлянам до границ обоих морей, которую позднее они утратили из-за своего небрежения».

Однако проблема состоит в том, что это первое известное заявление такого рода датируется только десятым годом его правления – 536-м и было сделано после успешного завоевательного похода в Африку в 533–534 гг. и почти бескровного овладения Сицилией в 535 г. Завоевание Африки изначально оправдывалось религиозными, а вовсе не политическими причинами:

«То, что Всемогущий Бог сейчас… счел правильным продемонстрировать через нас, превосходит все чудеса, которые случались во все времена, – а именно ту свободу, которую благодаря нам в столь короткое время получит Африка, которая в течение ста пяти лет была захвачена вандалами – врагами разума и тела… Поэтому таким языком или такими делами, достойными Бога, он счел правильным сделать так, чтобы ущерб, нанесенный церкви, был отмщен посредством меня, нижайшего из его слуг».

И только тогда, когда Юстиниан оценивал дальнейшие победы в Италии после этих двух первых успехов и останавливал свой взор на королевстве готов Теодориха, мы замечаем первый намек на какую-то настоятельную нужду повторного завоевания утраченной Западной Римской империи[121].

Хронология пропаганды Юстиниана давно уже была признана, но тем не менее считалось, что хитрый план всегда существовал, и, как только будет положен конец проблемам на границе с Персией, император реализует свой решительный настрой на отвоевание утраченных римских территорий. На мой взгляд, все частности указывают на то, что дело обстояло совершенно не так. Юстиниан намеренно затеял с Персией ссору в 527 г., когда была возможность достигнуть, по крайней мере, временного мирного соглашения. Если бы император действительно хотел посвятить себя походу на Запад, он мог бы оставить возню вокруг усыновления Хосрова и вцепиться прямо в глотку Западной Римской империи. Также чрезвычайно уместно понимать, что завоевательная политика складывалась очень медленно и в чрезвычайно непредвиденных – то есть совершенно непредсказуемых – обстоятельствах.

Первое завоевание – королевства вандалов – было инициировано событиями, которые изначально являлись внутренними делами Северной Африки. В отличие от Италии Теодориха (плачевное заключение в тюрьму папы Иоанна), где арийские правители и христианские церковнослужители – приверженцы никейской веры прекрасно ладили друг с другом, на юге Средиземноморья отношения между религиозными течениями не были гладкими. В очень значительной степени причиной этого считались другие обстоятельства основания королевства вандалов, вырезанного из живого тела еще вполне жизнеспособной Западной Римской империи их вандалами Карфагена в 439 г., тогда как все другие западные государства-преемники появились и более медленно, и более согласованно позже на одно поколение или около того, когда в Центральном Римском государстве постепенно иссякли доходы и его власти утратили способность руководить событиями. А так как католичество однозначно являлось религией империи, монархи вандалов были склонны к ней относиться враждебно и намеренно поощряли альтернативное христианство среди воинов, которые привели их к власти. Другим компонентом здесь было то, что христианская церковь Северной Африки имела долгую историю решительного сопротивления преследованиям, и она видела, наверное, большую добродетель в поклонении ей; там это проявлялось более, чем в других местах. Но тем не менее агрессия вандалов лежала в основе всех систематических мелкомасштабных и временами ужасных (особенно при Гунерихе в 484 г.) преследований католического духовенства и мирян, которые были характерны для этого королевства даже после того, как Западная Римская империя перестала существовать[122].