Игра колибри - Аджони Рас

– Вариантов тут немного: либо ждать, либо найти кого-то еще, – натягивая блузку, сказала она. – Это ведь не первая женщина, в которую ты влюбился, а значит, возможно, тебе повстречается еще кто-то, кто сможет породить в твоем сердце новое чувство. Это случается постоянно, просто обычно мы не замечаем этого, пока влюблены, но как только любовь становится чем-то бытовым и приземленным, перед нами вновь открываются безграничные просторы с миллионами мужчин и женщин. Нужно просто искать или ждать, иного выбора нет.

Она села возле меня на корточки и нежно поцеловала в щеку, словно говоря, что этот вечер закончен.

Я остановил машину рядом с воротами и, нажав на кнопку вызова терминала, дождался, пока ворота начнут отъезжать в сторону. На этой высоте пустынный климат Лос-Анджелеса сменялся тропическим, и было уже не так жарко и душно. Дом Виктора, как и его огромная территория, располагался на южном склоне горы, обращенном к океану, и отсюда открывался вид на весь Город ангелов.

Я проехал по гравийной дороге к парковке и увидел выходящего из высоких двустворчатых дверей Виктора. Он улыбался, ветер трепал его светлые длинные волосы, а в руках он нес длинный сверток из плотной бумаги. Виктор помахал в знак приветствия. Выйдя из машины, я осмотрелся. Дом был просто великолепен, он состоял из крыши и двух стен, передней и задней, тогда как боковые стены отсутствовали, а крыша плавно скатывалась до самой земли с высоты трех этажей и была засажена зеленой травой.

Вокруг красовались клумбы в английском стиле, а за ними раскинулся сад, изобилующий всеми оттенками, с роем колибри, пьющих нектар из цветов, и развешанными повсюду поилками. Единственным, что, как мне казалось, не вписывалось в общую картину, был небольшой огород справа от дома, где приземистый китаец с желтыми руками и таким же желтым лицом подвязывал кусты томатов.

– Рад видеть тебя, – поприветствовал меня Виктор на чистом русском языке, и я совсем не удивился этому: уж очень не по-американски щедро он хотел расплатиться со мной за гнома и корзину древесной стружки. – Ну, где мой гном?

– Добрый день. – Я пожал его мягкую сухую ладонь и кивнул на багажник «тахо»: – Ждет нового хозяина… Как я сразу не догадался, что вы русский? Сам не пойму!

– Бывает. – Он пожал плечами. – Я здесь давно, и акцента почти не осталось.

Через минуту Виктор уже рассматривал деревянного гнома, крутя его перед собой и проводя ногтем по гладким древесным срезам. На секунду показалось, что он вот-вот понюхает мое изваяние, но Виктор обошелся внимательным осмотром.

– Он великолепен, Адам, у меня нет слов, – рассыпался в комплиментах Виктор. – Какая удача, что я заметил тогда твоего гнома. Ты уж прости, но вынужден просить тебя еще о четырех фигурках. Как ты видишь, – он обвел рукой огромный сад, – места у меня хватает, и одному ему будет скучно.

– Только придется подождать, да и с ценой…

– Нет проблем, Адам, я готов удвоить цену за такую-то красоту!

– Как раз наоборот, я хотел бы снизить стоимость. Несколько сотен за крашеное полено – дороговато. Совесть не позволяет брать с тебя такие деньги.

– Узнаю русскую душу, в ней нет места выгоде из ничего и честь правит балом совести, – серьезно проговорил Виктор, ставя гнома прямо на клумбу, рядом с лучистым ирисом, уже выгнавшим стрелку для цветения.

– Пусть так, но я сделаю еще четырех просто за бутылку хорошего вина. По рукам? С деньгами у меня вроде неплохо, преподаю в Калтехе.

Виктор недоверчиво смерил меня взглядом, словно спрашивая, не спятил ли я, затем, вновь протянув руку, сказал:

– Идет, я достану из погреба лучшее, что есть. Я чертовски рад знакомству с таким великодушным сыном отечества. Не буду ругать Америку за торгашество, но чем больше она возьмет от славян, тем дольше просуществует! Дай бог здоровья этим воистину трудолюбивым людям.

Я не знал, что ответить на все это, и молча пожал протянутую ладонь.

– Пойдем, я покажу сад и дом. Мы непременно должны подружиться, и я хочу произвести хорошее впечатление!

Отказываться было неудобно, да и незачем. Виктор казался весьма позитивным и приятным в общении парнем. Мы прошли по широкой дорожке вглубь сада мимо вечнозеленых кустарников и четырех сосен с удивительно пушистыми ветками и длинными иголками, скрученными в замысловатые спирали. Я рассказал о себе, о том, как перебрался в Америку и как живу теперь. Когда речь зашла о работе в Калтехе, Виктор вдруг воскликнул:

– А я послал все к черту. – Он остановился у деревянной беседки в глубине сада, окруженной высоким кустарником и виноградом, вьющимся прямо по опорным столбикам. – Свою американскую мечту я давно реализовал, миллионы заработал и теперь просто наслаждаюсь жизнью, глядя на всю эту красоту. Ты можешь себе представить, что весь Лос-Анджелес стоит в пустыне? Можешь?

– Я физик, почему бы и нет, проведи воду – и любая пустыня расцветет, как сады в мае.

– Да я не об этом, Адам, с водой все ясно, я вот о чем. – Он сел прямо на стол, свесив длинные ноги и мечтательно глядя на распластанный под горой город, и продолжил: – Я говорю про то, что это все – результат человеческой мечты и упорства. Все эти пальмы, которых тут быть вовсе не должно, фикусы и апельсины – все погибнет, если люди перестанут орошать землю. А они это делают, причем на огромной территории, понимаешь? И все это делает сам город на те налоги, которые собирает. Вот ты, например, задумывался, кто поливает пальмы, растущие на твоей улице? Не у тебя на участке, а те, посреди тротуара?

– Нет, – честно признался я, осознав, что и впрямь не знаю такой очевидной, казалось бы, детали, – я думал, их вообще не поливают.

– Нет, друг, ты присмотрись как-нибудь, будешь удивлен. – Виктор улыбнулся, проведя ладонями по острым коленям. – Я вот занимался биотехнологиями, точнее нанотехнологиями применительно к медицине. Слово мне это не нравится, куда ни плюнь, везде теперь нано… Но не о том речь! Я пытался лечить старческие болезни, связанные с памятью, создавая нанороботов, способных заменять человеческие нейроны и внедрять утерянные воспоминания.

– Насколько я понимаю, успешно? – поинтересовался я, намекая на его огромный дом и как минимум гектар не самой дешевой земли.

– Что? – Он уставился на меня непонимающими глазами, потом встряхнулся и проговорил: – Ах, это… нет, Адам, тот проект закрыли, но закрыли напрасно. Все потому, что процедура записи воспоминаний и их возвращения пациенту возможна только под действием синтетического наркотика, я назвал его «Колибри», а на это государственные жопы пойти не могли.

Мы так резко перешли к этой теме, что на какое-то мгновение показалось, что обсуждаем фантастический фильм или роман. Не могло, просто не могло такого быть в реальности, и мозг даже не пытался протестовать или придумывать контраргументы.

– Фантастика какая-то, – прошептал я, – запись воспоминаний… но это же нереально, там же терабайты информации! Как такое возможно?