Закон рукопашного боя. Таран - Леонид Влодавец

Когда Ржевусского, смазанного и перевязанного, наконец уложили животом на тюфяк и прикрыли одеялом, Марфа увидела рану на плече Клеща и проворчала:

— И тебе, душегуб, досталось? Эх, за малым ведь не пришибли! С того, кто тебя убьет, господь все грехи спишет!

— Погоди, — отстранился Клещ, — сейчас тебе еще увечную приведу. А мое дело малое, после поглядишь.

Клещ с Агапом отправились обратно и вернулись с Надеждой.

— Батюшки, — удивилась Марфа, — никак барышня Муравьева… Иван Юрьич-то, поди, слезами изойдет, коли узнает! Ну-ка, мужики, пошли отсюдова!

— А я тоже ранетый, — хмыкнул Клещ, — перевяжи сперва, а уж потом пойду.

Споро и ловко наложила Марфа Клещу повязку, дала новую рубаху и нитку с иголкой — армяк простреленный чинить.

— Идите с богом, — сказала Марфа, — барышне полежать у меня придется. С ногами-то шутки плохи!

Пока Марфа пользовала девицу Муравьеву, Клещ и Агап, добравшись до Клещевой «штаб-квартиры», взялись разглядывать план.

— Вона как… — водя грязным пальцем по желтоватой бумаге, бормотал Клещ. — Стенку-то, что ты, внучек, пробивал, не столь давно и поставили. Правильно, стало быть, Иван Юрьич говорил: «За этой-де стенкой дорога до самого царя…» Все хитрил, боялся небось, что я чего украду, из Кремля-то… А стенку-то по его приказу и клали. Вот она, красным нарисована. И вот эту тоже. И тут, и тут вот еще. Конечно, небось сама матушка Катерина велела, а он-то назирал, чтоб добро сложили. Понятно… Сказывал Иван Юрьич, что тогда велено было Кремль сломать, а на месте его возвесть дворец небывалый. Но, видать, не заладилось чего-то — бросили… А ходы-то загодя закладывали, чтоб в новый дворец через них не пройти. Так, глянем-ка на тот, по которому мы с Надеждой идти не решились. Этот-то не заложен, но под цифирью надо искать, чего-то про него прописано. Во… «Сей ход рыт зело давно и креплен деревом, коее суть дряхлое и червем изъедено. Выведен оный в подвал Теремного дворца близь старого нужника, от коего вонь и сырь идет и нечистоты в ход сочатся. Оный ход перегораживать стенкой разумею ненадобным, ибо вскорости и сам рухнет…» Однакож, как я думаю, не рухнул еще.

— Неужто пойдешь, дедушка? — прошептал Агап.

— И ты пойдешь, внучек… — нехорошо улыбнулся старик.

У Агапа сжалось сердце. Испуг отразился на лице, и Клещ помрачнел:

— Пойдешь, пойдешь! Божился мне, что слушаться будешь? То, что было, — это присказка. Сказка впереди.

Палабретти мог бы и не проснуться. Он уже несколько раз не то терял сознание, не то засыпал, теряя счет времени и ориентировку в пространстве, хотя вроде бы никуда не мог свернуть и сбиться с дороги. Сил у него почти не было. Продвинувшись на какой-нибудь десяток метров вперед, он обессилевал и впадал в забытье. Сырость, холодные камни вытягивали тепло, высасывали энергию, а он уже утратил алкогольный подогрев, почти сутки находясь в кромешной тьме и адской вони. Впрочем, вонь его уже не беспокоила. Привык. Он уже не мог как следует соображать и поэтому не догадывался, что каждый раз, забывшись и перестав ощущать себя, сползает назад по уклону трубы. Фактически он некоторое время вообще не мог продвинуться вперед, барахтаясь где-то в середине трубы.

В последний раз он отключился надолго. Наверно, в забытьи он пробыл несколько часов. Голову сверлила боль, все тело ныло, но, как видно, включился какой-то скрытый запас сил, который тело приберегало на крайний случай.

Палабретти пополз, упрямо протискиваясь вперед, не останавливаясь и не жалея локтей и коленей. Возможно, этот запас сил был дарован ему богом, которому Сандро возносил горячие и путаные молитвы. Главное, о чем молил маркитант, был свет. «Дай, господи, увидеть свет!» — вот и вся молитва.

И он его увидел.

В очередной раз приподняв голову, Палабретти зажмурил глаза. Впереди тускло маячил овал света. Палабретти показалось, что это мерещится, что это ошибка. Он зажмурился, еще раз поморгал — нет, овал оставался! Сил прибыло, Сандро пополз быстрее и спустя пять минут увидел уже не овал, а круг. Он был на верном пути. Труба была искривлена, но Палабретти уже прополз вогнутый участок, и ему оставалось лишь десять метров до цели. Хотя он полз намного быстрее, чем прежде, эти метры были самые тяжелые. Тем не менее вскоре Палабретти оказался у обреза трубы.

Однако, когда он достиг цели и глянул туда, откуда шел свет, внушавший надежду на спасение, разочарование его оказалось чудовищным.

Труба выходила в глубокий кирпичный колодец с отвесными сырыми и осклизлыми стенками, обросшими теми же омерзительными водорослями, что и труба. В полуметре от трубы, источая зловоние, тускло поблескивала поверхность воды, даже не воды, сказать точнее, а нечистотной жижи. А свет, отбрасывавший блики на воду, шел сверху, из круглой дыры, находившейся метрах в десяти.

И то был не солнечный свет, а красноватый дрожащий свет слюдяного фонарика.

Это был тупик похуже прежнего. Все надежды рушились.

Палабретти отчетливо понял, что отсюда ему не выбраться ни за что. Если там, где фонарь, не появятся люди, то Палабретти останется здесь и через несколько часов отдаст богу душу.

То, что это выгребная яма, Сандро понял некоторое время спустя. В маркитанта вселился некоторый оптимизм. Если наверху горит фонарь, значит, люди сюда заходят и справляют свои надобности. Если так, то рано или поздно кто-то должен был прийти, и у Палабретти появлялись шансы. Мизерные, но шансы…

Он лежал в трубе, изредка высовывая голову в колодец и прислушиваясь. Ждал. Но гулкая тишина лишь изредка нарушалась плеском сорвавшейся со стены капли. Сверху не долетало никаких звуков. Только мерцало сквозь дыру пламя невидимой свечи в фонаре, тусклое, почти призрачное. А холод и предательская слабость опять накатили на Сандро. Начали неметь пальцы ног и рук. Сырость отбирала тепло и медленно убивала Палабретти. Прошел час, другой…

Сандро понял, что если он не будет спасен в последующие два часа, то заснет вечным сном. Глаза уже смыкались, ощущение холода притуплялось. Конец близился.

Но тут послышался глухой, но недальний стук. Кто-то бил металлом по камню. Стук шел не сверху, а откуда-то из-за стен колодца. Удар повторился и прозвучал громче. Третий удар оказался еще звонче, и следом за ним из стены, что располагалась напротив трубы, выпал кирпич. Плеснула вода, брызги вонючей жижи долетели до лица Палабретти. Еще удар и плеск упавших кирпичей. Сандро поднял голову и разглядел на темно-буром фоне стены колодца светлое пятно. Это была дыра, через которую проникал свет фонаря. Там были люди! Там было спасение! Сандро хотел крикнуть, но издал лишь сипение — у него пропал голос. Несколько новых ударов расширили дыру, Сандро увидел на секунду лицо человека и хотел помахать ему рукой, высунувшись из трубы, но рука, ослабев, не хотела повиноваться. Отчаяние охватило маркитанта. Спасение было в двух шагах, а он даже не мог подать о себе знак. Вдруг те люди, что долбили киркой стену колодца, увидев нечистоты, уйдут, а то еще и заделают дыру? Титаническим усилием Сандро пододвинулся к обрезу трубы. Он жадно захватил воздух, начиненный удушливым смрадом, и испустил стон, который был услышан.