Секреты скандальной невесты - София Нэш

— Знает только Эйта. Я сказала ей, что хочу провести последнюю ночь здесь, поскольку Пимм… иногда стучится в мою дверь и приносит подарки. Это раздражает и нервирует меня.

Он покачал головой.

— Ты в самом деле не любишь подарки? Ты предаешь свой пол.

Элизабет улыбнулась. Платье, и рубашка находились вне пределов ее досягаемости, и она схватила большую белую льняную рубашку Роуленда и натянула ее на себя, пока он нес поднос к кровати.

— Эта рубашка хорошо смотрится на тебе, — пробормотал он.

— Когда я была маленькая, папа уезжал на войну, и я иногда тайком надевала на ночь его рубашку.

— Где ты жила? — Расставляя чашки и блюдца, он поднял голову.

— В Портсмуте. Меня отправили к тете. — Элизабет слегка поколебалась. — Мы с ней не очень ладили. Нельзя сказать, что я не заслуживала порицания. Моим лучшим другом был сын рыбака, который мечтал поступить в Королевский флот. Мы постоянно попадали в переделки, и я всегда была в немилости за то, что не дружу с детьми более благородного происхождения. — Она вздохнула.

Он улыбнулся, продолжая наливать в фарфоровую чашку молоко, а затем чай.

— И, стало быть, твой отец в один прекрасный день спас тебя от своей тиранки сестры?

— Нет. Он очень долгое время питал надежду на то, что я все же превращусь в благовоспитанную молодую леди. Мне было четырнадцать, когда меня отдали в школу в Хартфордшире, это был пансион.

— Значит, это там ты научилась травить джентльменов чаем и скакать словно привидение?

— Отчасти.

Он вскинул бровь.

— Я подружилась с кухаркой, немолодой женщиной из Франции, которая научила меня готовить, она охраняла меня от постоянных нотаций и наказаний директрисы. — Она поднесла дымящуюся чашку к губам и вдохнула приятный аромат. Это помогло ей произнести слова, которые она никогда не осмеливалась сказать раньше: — Именно школа стала тем местом, где я узнала, что леди из меня не выйдет.

Он ждал продолжения.

Элизабет поспешила заполнить паузу:

— Я поняла, что меня нельзя научить играть на музыкальных инструментах, петь, вышивать, рисовать. Я была не способна к математике. Единственное, чему я научилась, — это танцевать, ну и читать книги по истории, от которых я получала большое удовольствие, и…

— Да?

— И готические романы.

— Ну да, конечно, — сказал он, снова не в силах сдержать улыбку.

— В шестнадцать лет я решила убежать. Мой отец знал меня достаточно, чтобы понимать, что я выполню свое обещание.

— Умный мужчина.

Он как-то сумел не произнести банальностей, призванных ее успокоить, и это помогло Элизе понять, насколько пустяковыми были ее детские проблемы. Перед ней сейчас сидел человек, который перенес страшные испытания и страдания.

— Отец прекратил всякие попытки обуздать мою слишком уж буйную энергию, как говорила директриса, и позволил приехать к нему в Лондон. Когда началась война на Пиренейском полуострове и я настояла на том, чтобы отправиться с ним, он не слишком сопротивлялся.

— И сколько времени ты находилась с ним?

— Пять лет.

— Сколько тебе лет, Элизабет?

— Слишком много, чтобы охотно сообщать об этом. — Она неловко рассмеялась, затем взяла кусочек тоста и намазала его маслом, прежде чем, положить сверху порцию абрикосового джема. — Если разделишь со мной этот тост, то, возможно, сможешь выведать мой возраст.

Он быстро поднялся, чтобы встать у нее за спиной. Его щетина слегка царапнула кожу на ее шее. Она слишком поздно поняла его намерения.

— У меня есть другой метод узнать у тебя возраст, — прошептал он. Его пальцы оказались рядом с ее бедрами.

— Роуленд, — сказала она, — почему ты отказываешь себе во всем? — Она повернулась к нему.

Он опустил руки.

— Я не стану больше играть в эту игру, — сказала она. — Скажи, это как-то связано с Мэри?

Он вздрогнул.

— Кто сказал тебе о Мэри?

— Я слышала, ты во сне произносил ее имя. Я подумала, что ты видишь сон. Ты любил ее? Или она любила тебя? — Элизабет пыталась говорить как можно спокойнее, несмотря на участившееся сердцебиение.

— Да, — произнес он со вздохом. — Но я не заслужил ее преданности.

Элизабет ждала, испытывая от его признания нарастающую боль.

Его голос был настолько тих, что она едва разобрала его слова.

— Это моя сестра. Она была на два года младше меня.

— Твоя сестра? Но я думала, что у тебя были только братья.

— Элизабет, — сказал он, — довольно.

В глубинах его глаз чувствовалась такая боль, что она не смогла заставить его говорить.

— Мне двадцать восемь, — сказал она. — А тебе?

— Я слишком стар для тебя.

Она всегда полагала, что он гораздо старше ее. Определенно под сорок.

— Так сколько же?

— Тридцать восемь.

Она улыбнулась:

— Ты в расцвете жизни. — Она взяла забытый кусок тоста и осторожно поднесла к его рту.

С мучительным выражением на лице он откусил.

Она понимала, что он сделал это, чтобы остановить ее расспросы.

Она налила ему чаю и стала смотреть, как он его пьет. Он отмахнулся от ее предложения долить еще. В его глазах она прочитала желание.

— Сколько еще времени до того, как эта старая карга начнет тебя разыскивать?

— Она никогда не поднимается раньше полудня, — шепотом ответила Элизабет.

— Тогда у нас еще есть время.

— Для чего? — сдерживая дыхание, спросила она.

— Для твоей ванны. — Он кивнул в сторону медной ванны в углу и ведер с горячей водой, которые занес в комнату.

С появлением дневного света к Элизе вернулась робость и застенчивость, и она покраснела, когда он настоял на том, чтобы поухаживать за ней, помыть ей спину и плечи. Она выхватила из его рук тряпку, когда он попытался помыть ей груди.

Когда она поднялась из воды, он занял ее место и быстро намылил и потер свое крупное тело. Она собиралась одеться, но он оказался рядом и прижал к себе.

— Нет, — прошептал он. — Еще нет.

Она почти растворилась в его объятиях. Да, она питала надежду, но была уверена, что этого не произойдет.

Он отнял у нее полотенце, отбросил его и шепнул ей на ухо:

— Ты забыла про десерт. А ведь ты единственный человек, который настаивает на нем.

От этих соблазнительных слов она почувствовала трепет.