Самая срочная служба - Михаил Серегин

- Там ведь были самые отъявленные, и, между прочим, мои пытались только разнять.

- Да ты не защищай, не надо. Про того здорового, который потешился с оставшимися на ногах, я наслышан. Мне все рассказала уже завклубом. Она все это наблюдала. Ты че с ним сделаешь?

- С ним я ничего не сделаю, - забасил комбат. - Между прочим, он третье место по стрельбе на округе занял. Я больше чем уверен, занял бы первое, но уже по борьбе, если бы я позволил ему выступить.

- А что ж не позволяешь?

- А людей у меня не хватает. Работать кто будет?

Шпындрюк пил чай, допил до половины, попросил еще лимон и получил с блюдечка, посыпанный сахаром.

- Слушай, Петр Валерьевич, знаешь, по моим слухам, журналисты сюда нагрянут, а мои слухи - это не слухи, а, можно сказать, достоверные сведения. Разведка знаешь как у меня работает? Во, не хуже, чем армейская. Поэтому ты давай, что хочешь делай, но чтобы ни одного из тех, кто был вчера на дискотеке, корреспонденты обнаружить не смогли. Понял?

Комбат пошел и сел на свое рабочее место, открыл какие-то бумаги, начал разглядывать план мероприятий на год.

- Хорошо, договорились. Но в следующий раз, - он сурово посмотрел на Шпындрюка, - ты уж позаботился бы о том, чтобы хотя бы у тебя там один мент со стволом стоял, на дискотеках на этих. Или вообще, на хрен, никого не приглашай сюда, если они бьются.

- Да биться-то они бились и будут биться, а уж после этой дискотеки… - Шпындрюк поднялся. - Ладно, дела. Заглядывай в выходные. Посидим, погутарим. Жинку прихвати.

На этом Шпындрюк и комбат расстались. Протопоп Архипович уехал, а комбат поспешил на все еще продолжающийся развод.

«Что-то там Холодец так телится?» - вначале возмутился про себя подполковник, затем вспомнил, что начальник штаба у него просто дебил.

Над химвзводом всю ночь колдовала Елизавета Дмитриевна, и сейчас несколько человек в строю, в том числе такие, как Алиев и Казарян, стояли с перевязанными головами. У двоих были сломаны пальцы, и еще несколько человек были с серьезными ушибами.

Те трое, что лежали вчера в конце строя, сейчас находились в лазарете, и на их счет надо было что-то думать.

«Еще один раздолбай, кажется, на губе», - вспомнил комбат.

- Значит, так, - подошел он к химикам, перед которыми стоял еще не успевший протрезветь лейтенант Мудрецкий и пытался втереть взводу, что сейчас они будут заниматься теоретической подготовкой, что означало, что они просто пройдут в казарму, рассядутся на табуретках и подремлют еще полдня, сидя.

А то, может, если вот комбат уйдет, глаза закроют и вообще спать повалятся после вчерашнего, - так думали многие, считая себя героями и надеялись на батькино снисхождение.

Стойлохряков протопал напрямую к химвзводу.

- Смирно! - скомандовал Мудрецкий, приложил руку к виску, повернулся и стал было там что-то докладывать.

Комбат оборвал его, прослушав пару слов, удовлетворенный тем, что Мудрецкий службу знает и по трезвой башке уже ему не хамит.

- Здравствуйте, товарищи.

- Здравия желаю, товарищ подполковник, - выдохнул взвод.

- Вольно, - бросил комбат.

- Вольно, - отдублировал Мудрецкий.

Подойдя поближе к химикам, подполковник разглядывал одного за другим. Стоя в две шеренги, двадцать пять человек глядели на комбата честными и преданными глазами.

Петр Валерьевич намного чаще, чем хотелось бы ему самому, был вынужден по долгу службы поступать с людьми достаточно жестко. Сейчас, разглядывая побитых во вчерашнем бою своих подчиненных, он в душе гордился и, зная по утреннему рапорту от старшего лейтенанта Кобзева, что и как происходило, должен был бы, по идее, дать этому взводу день отдыха на восстановление.

Но Шпындрюк - он же тоже не шутит. Если выйдет дело наружу, то многим из этих ребят не поздоровится, и он будет вынужден, в лучшем случае, отправить их служить в другие части. Особенно этого Простакова.

Комбат дошел до конца, посмотрел на последнего в строю - рядового Бабочкина и вернулся на середину к Мудрецкому.

- В общем, так, - пузо его колыхнулось, из горла раздался затяжной рык. - Вчера, - сейчас комбат ненавидел самого себя, слова которые приходилось говорить, застревали в горле, но ситуация того требовала, - вчера вы, вместо того чтобы поддерживать порядок на дискотеке, устроили побоище, ваших мам так-растак! Я не мама и не папа, у меня таких, как вы, почти четыреста человек плюс офицеры, - комбат посмотрел на Мудрецкого, стоящего рядом и уже почти не шатающегося.

Кто-то из солдат гыгыкнул.

- Рты закрыть! - рявкнул комбат. - За нарушение дисциплины и за марание чести военнослужащего Российской армии… - Весь взвод замер. Таким тоном могут объявить и расстрел. - Весь взвод во главе с лейтенантом Мудрецким…

- Я! - выкрикнул Мудрецкий в ухо комбату, чего мог бы и не делать.

- Во-во, он, - комбат сплюнул на асфальт. - С этой головкой, - Мудрецкий покраснел от стыда и негодования: «За что такие оскорбления!», - все вы направляетесь в леса. - Он сделал паузу. - Вас ждет тренировка на выживание, тем более что она прописана в плане подготовки на этот год, - тут же сам оправдал собственные действия Стойлохряков. - Поэтому делаем так: сейчас девять без двадцати, в девять ровно все стоят с вещмешками на этом месте. Брать все необходимое. Мудрецкий, займитесь личным составом.

Комбат удалялся. Все смотрели ему вслед. И ни у одного на языке слова доброго не было.

Подполковник прошел мимо Холодца, проводившего развод, и поднялся к себе в штаб звонить.

По соседству с отдельным батальоном располагался вертолетный полк. Так, километрах в двадцати. Ну, не очень далеко.

Между командиром полка и командиром батальона кинули проволоку, и теперь они могли общаться друг с другом по телефону. Поздоровавшись, комбат запросил три вертушки. Это единственное, что он мог сделать. Устроить пацанам настоящее военное приключение.

Валетов вслед за остальными ввалился в каптерку. Схватил вещмешок с пришитой к нему деревянной биркой со своей фамилией и выскочил обратно. Оглядев построившихся перед ним в коридоре солдат, Мудрецкий лихорадочно соображал, что это еще за такая тренировка на выживание в лесах.

А у него вообще ничего нет. Он пришел в камуфляже, и все. Лейтенант нервно ощупал собственную грудь. Слава богу, хоть еще майка под кителем. Че у него еще? Трусы на нем - болтушки, семейные то есть. Носки тонкие да берцы. Вот и вся его одежа.

Лейтенант приказал взять фуфайки, а фляжки наполнить водой.

- Сейчас должны взять сухой паек на двое суток, я надеюсь, - добавил лейтенант, чем поверг взвод в уныние. Теперь до всех дошло, что им придется вертеться без жратвы.

Петрушевский тихо завыл: