Шантаж - Марина Дмитриева

Ирина так и не вспомнила меня… Конечно, я был всего лишь незначительным эпизодом ее юности, это мне наша встреча дорогого стоила.

— У женской измены в большинстве случаев есть причины, возможно, ты чего-то недодавал ей в браке.

— Возможно…

Если честно, наверное, многого: внимания, денег, да и секса тоже. Приходил домой поздно, часто уставший, было не до постельных забав. А самое главное, не любил я ее никогда, женился главным образом потому, что она забеременела, да и пора было, не бобылем же всю жизнь ходить.

— Тебе Сергей тоже недодает? Поэтому ты побежала изменять ему с тем златокудрым аполлоном? Или просто, как многие богатые дамочки, с жиру бесишься?

Серые глаза возмущенно полыхнули.

— С жиру бешусь, — подтвердила она и уставилась в окно, полностью от меня отгораживаясь.

Прекрасно! Чудесно! То, что нужно в данной ситуации… Только… по-другому мне виделось наше прощание… душевней. Какая нелегкая вывела нас на этот разговор? Зачем мне вздумалось ее задевать? Ведь уже давно понятно, что Ирина далеко не такая плохая, какой она мне виделась до начала этой поездки. И судя по супружескому сексу, который я наблюдал, в постели ее Серега точно обделяет, привык со шлюхами общаться, скучный процесс почти без прелюдии и совсем без заботы об удовольствии партнерши. А ведь Ирина очень даже чувственная женщина. Я не льщу своим сексуальным талантам, но мне удавалось завести ее на раз-два. А ей для этого одного взмаха ресниц хватало.

До вокзала доехали почти молча. Лишь обменялись несколькими незначительными фразами о погоде, согласившись в том, что зимой в Сочи куда комфортнее, чем в нашем городе. Заглушил мотор, повернулся…

Самое время сказать: «Потрахались и славненько. Я наигрался, иди на все четыре стороны». И тут меня переклинило… Подтащил ее поближе к себе и начал целовать сладкие пухлые губы, руки запустил в шелк ее волос, сдавил в своих объятьях так, что Ирине, наверняка, больно. Во всяком случае, мне очень больно, в груди словно бомба взорвалась. Млять, ни фига я не насытился! Не хочу отпускать ее, пусть она гадина, во многом благодаря которой я попал в ад шестнадцать лет назад, пусть она до сих пор меня не вспомнила, пусть она изменница и богатая сучка, которых я всегда презирал… Она мне нужна, такая нежная, мягкая, отзывчивая, тающая под моими поцелуями… Душит, млять, рядом с ней меня постоянно душит! Остановился, оторвался от генеральской дочки, отпустил волосы, пыхтя, как раскочегаренный донельзя паровоз, откинулся на спинку водительского кресла. Она тоже тяжело дышала и кусала зацелованные мной губы…

— Пора идти, — наконец сказал я, — до отправления поезда всего пятнадцать минут, скорый поезд из Адлера в Москву стоит в Сочи всего пять минут.

А про окончание игры так и не сказал…

***

«Валера, Валера, я буду нежной и верной…» — крутилась в голове глупая попсовая песенка всю дорогу, что мы шли до платформы поезда. Верной я должна быть мужу. Довженко — насильник и шантажист. Он шакал, у которого нет ничего святого. От такого нужно бежать без оглядки, а не заранее грустить, боясь разлуки. Впрочем, «грусть» не то слово, меня ломает изнутри, а горло перехватывает горячим спазмом, того гляди разрыдаюсь сейчас…Неужели все из-за постели, потому что Валера такой прекрасный любовник? Или меня так впечатлила шакалья нежность? А может, интересно разгадать его тайны, которые Валера иногда чуточку приоткрывает, но не говорит ничего конкретного? Очень хотелось спросить напрямую, особенно после поцелуя в машине: «Тебе просто нравится надо мной издеваться? Полюбился секс с генеральской дочкой!? Или есть что-то еще?»

Пятнадцать минут прошли быстро, даже стремительно, скоро уже показался идущий поезд…

На перроне он снова прижал меня, трясущуюся, задыхающуюся, не знающую, как справиться со своими эмоциями, к себе. Поцеловал на этот раз нежно, потом отстранил:

— Иди, поезд стоит всего пять минут.

И я пошла, не сказав каких-либо слов прощания, на негнущихся ногах, а слезы заполонили глаза. «Валера, Валера, я буду нежной и верной», — постоянно стучало в голове. Привязалась же глупая песенка… Хотелось кричать: «Валера, а что будет дальше? Мы будем еще видеться? И как мне жить дальше, если в груди так сильно болит?! Как мне ложиться теперь с мужем в постель, если хочется быть верной шакалу?» Обернулась, обзор мне перекрывали люди, спешащие за пять минут остановки сесть в поезд. Пробежала вперед по вагону и уставилась в окно. Валера, не оборачиваясь, твердой размеренной походкой уходил с вокзала. Секунда — и он скрылся. Слезы крупным горохом побежали по щекам.

***

На вокзале родного города меня встретили муж и сын. В руках у Сергея огромный букет цветов, на родных лицах улыбки… Сердце защемило, а я, изменница, почти совсем о них забыла. Нет, звонила постоянно, отчитывалась, но в мыслях была далеко, вся сосредоточенная на общении с шантажистом.

— Мамочка, мамочка, я так рад, что ты приехала! — плясал вокруг меня Митька.

Обняла сыночка, заключая в свои объятья, из глаз снова покатились слезы. Я тоже должна радоваться, но мне почему-то выть хочется. Едва попрощавшись, я уже тосковала по Довженко, и нет никакого желания возвращаться в свою золотую клетку…

— Милый, я тоже скучала, — хоть в этом я не вру.

Мысли о сыне неизменно вызывали смятение в душе… Жаль, что ему достались такая никчемная гулящая мамаша и такой холодный эгоистичный отец.

Сергей тоже меня приобнял, сейчас всем со стороны мы кажемся счастливой семьей. От такого лицемерия все внутри переворачивается.

Муж подхватил чемодан, который я оставила на перроне…

— Пора домой, милая. Тебя все уже заждались, экономка готовит твою любимую рыбу и напекла нашей тайной сладкоежке разного вида пирожных. Знаешь, родная, я недавно зашел в библиотеку, заглянул в мастерскую, кажется, даже куклы твои носы повесили, тебя ожидаючи.

Господи, меня тошнит от самой себя и этой ситуации!

— Мама, мама, я тебе сюрприз приготовил!

— К-какой сюрприз?

— Дома увидишь!

— Зачем рассказываешь о сюрпризе, если это сюрприз? — недовольно ворчал на сына Сергей.

— Я не рассказываю, а только намекаю, чтобы было еще интересней.

— Милая, ну чего ж ты плачешь?

— Это так трогательно… — привычно врали мои губы.

— Все, хватит обниматься, едем домой есть праздничный ужин и смотреть сюрприз.

— Я-я теперь умру от любопытства, что же там приготовил мой сын!

Митька, оказывается, развесил по всему дому воздушные шарики и нарисовал плакат: «С возвращением, мама!» Причем, судя по кривоватым буквам и потекшей кое-где краске, рисовал самостоятельно. Очень трогательно, очень стыдно… и так больно в груди!

Я старалась быть веселой, радостной, хотя меня ужасно все бесило: и прекрасный дом, над дизайном которого я столько времени провела, и шикарный стол, приготовленный экономкой, и лица моих родных людей. Хотелось только одного — залезть куда-нибудь в нору и хорошенько прореветься, посидеть хоть немного в одиночестве, подумать, попытаться разобраться в своих чувствах и понять, что же делать дальше. Но разве я могла испортить праздник другим, тем более, они так старались меня порадовать… Приходилось, несмотря на нестерпимую боль в груди, смеяться, продолжая играть роль идеальной жены и идеальной матери. Митька искренне радовался, в глазах Сережи теплота, все заботятся обо мне, балуют. Господи, как выть-то хочется!