Коммунисты - Луи Арагон

американский сенат проект резолюции, разрешающей Рузвельту продавать нам самолеты, но сенат в среду отослал эту резолюцию «для изучения» в свою комиссию по иностранным делам. Попросту похоронил ее… Однако не в одних самолетах дело. Имя Пьера Кота безусловно не по нутру генералу Вейгану. Так же, как Ибарнегаррэ, и Бодуэну, и самому маршалу…

Должно быть, Петэн и осведомил главнокомандующего о том, что замышлялось у Монзи, которого Вейган не любил. Да и какие основания скрытничать с ним — ведь самолеты нужны ему! Но тот же самый Вейган двадцать лет назад сидел в Варшаве и инструктировал польскую армию, воевавшую против большевиков… А теперь извольте быть их союзником… И тут в Елисейском дворце на заседании военного комитета, когда Вейган заявил, что надо быть готовым к худшему, маршал Петэн, все время отмалчивавшийся, впервые нарушил молчание и заявил, в свою очередь, что Франция ничем не обязана Англии, ибо получила от нее самую скудную помощь. Он тоже не произнес слова «перемирие». Но какую цель имело это заявление? Повидимому, только одну — показать, что маршал считает сепаратный мир возможным и желательным. Это именно и подчеркнул Вейган, когда потребовал начала переговоров с английским правительством для определения нашей позиции на случай, если произойдет худшее. Если произойдет худшее… К концу совещания генерал Вейган уточнил: нужно прямо заявить в Лондоне, что от французских вооруженных сил ничего не останется, если французская армия, спасая честь страны, будет бороться до конца… А такую возможность Поль Рейно только что выдвигал… — Нам нужно сохранить средства для поддержания порядка в стране, — добавил Вейган. Слышите? О чести этот главнокомандующий упоминает только в телеграммах: здесь же он говорит исключительно о поддержании порядка в обесчещенной стране. — Можно ожидать любых беспорядков, если единственные организованные силы, иначе говоря, армия, будут уничтожены, — заключил Вейган.

Люди по-разному понимают честь, в зависимости от того, что волнует их ум и сердце. Понятно, те, у кого есть сердце.

А Поль Рейно, который считает, что верность слову, данному Англии, для Франции — вопрос чести, даже не подумал в тот вечер ни удалить из правительства маршала Петэна, отрицающего это, ни отставить от командования генерала Вейгана. Все дело в том, что, козырнув этими двумя фигурами ради психологического эффекта, надо козырять ими и дальше или раскрыть карты и признать, что на руках у тебя одни фоски[672]. Но на это у премьера нехватило мужества. Он поставил вопрос об отъезде правительства вглубь страны, в Бордо, и даже за пределы Франции.

Кабинет Поля Рейно раскололся на два лагеря. Петэн в этот вечер ясно выразил готовность возглавить группу, враждебную премьеру. Сторонники Даладье, у которых были свои счеты с Рейно, оказались между двух стульев, тем более что Шотан склонялся на сторону маршала. Зародилась идея военного кабинета. Выходя из Елисейского дворца, некоторые министры перешептывались об этом. Военный кабинет на случай наихудшего исхода… опирающийся на армию, призванную поддерживать порядок. Вот он — истинный план Вейгана.

В половине десятого вечера, в то время как министры, полные противоречивых чувств, расходились по домам, генерал Бланшар получил от Вейгана вторую телеграмму, ту, в которой говорилось о чести боевых знамен. Ему только сейчас стало известно, что Горт отвел на север те две дивизии, которые должны были, согласно плану Вейгана, в ближайшие дни поддержать наступление Альтмейера. Легкие мотодивизии, стоявшие на каналах, до сих пор не были сменены. По мнению Горта, французы могли без посторонней помощи осуществить вейгановский план наступления. Ему же пришлось передвинуть свои дивизии, потому что его фронт на востоке, в Бельгии, оказался под ударом, ввиду прорыва бельгийских позиций в Куртре; если немцы продвинутся дальше, северные армии будут разрезаны пополам, и путь к морю окончательно прегражден войскам, которые находятся в районе Лилля и южнее этого района.

Эта минута была трагической для Бланшара. Он прождал весь вечер, прежде чем принять решение. В конце концов, может ли он еще сейчас осуществить вейгановский план наступления? Ведь на нем лежит ответственность не только за знамена, но и за войска, пятнадцать дней противостоявшие смертоносному повсеместному натиску врага и до сих пор не сломленные им; и в этот вечер генерал Бланшар думает о своих солдатах, о танкистах, которых становится с каждой минутой все меньше и меньше, о марокканцах, которые из последних сил удерживают Карвен (им оставили всего несколько танков, а что с ними будет завтра?), о пехотинцах генерала Ла Лоранси на линии Шельды, которые сражаются теперь в Рэмском лесу… Ла Лоранси предлагал ему вчера уступить Североафриканскую пехотную дивизию генерала Дама, чтобы поддержать наступление. Но тот же Ла Лоранси умоляет — он так и написал, — умоляет отозвать войска с плацдарма на Шельде, потому что там создалась угроза капитуляции… Ла Лоранси верен себе, он всегда оспаривает приказы. 11 мая он отказался занять позиции на левом берегу Диля, а потом дошел до того, что предложил своему начальнику отдать все французские, бельгийские и английские войска под командование Горта для отвода их на Лис и Дюнкерк. Или, само собой разумеется, под командование Бланшара. Конечно, вопрос о межсоюзном командовании стоит очень остро, но чтобы французский генерал даже в предположительной форме заговорил о подчинении наших войск Горту! Каково это Бланшару, когда он, после гибели Бийотта, на каждом шагу встречает помехи со стороны англичан и уверен, что английская армия помышляет только об одном: как бы воспользоваться нами, чтобы прикрыть свою посадку на суда. А Ла Лоранси еще вчера писал своим офицерам: «Боши выдохлись, мы накануне великой победы: нам нужно только продержаться, как держался Фош на Марне»… Что за сумбурный человек!

Но в эту ночь Ла Лоранси на своем КП в Фалампене узнал, что Бланшар официально назначен командующим группой армий, Приу — командующим 1-й армией, а Ланглуа[673] — командиром кавалерийского корпуса. Как ни странно, но ему от этого стало легче. Все-таки какой-то порядок в руководстве военными операциями. На деле все это осуществлялось уже четыре дня, но неофициально. Однако это известие пришло к нему среди ночи вместе с приказом об отступлении.

Бланшар принял решение. Продиктованное отчаянием, — думает Ла Лоранси. Чтобы спасти честь вверенных ему, по словам Вейгана, знамен, Бланшар, которому тот же Вейган предоставил решать их судьбу, в 23 часа 50 минут издал приказ 30-4517 У/3 от 25 мая, гласивший: «1-й французской армии, английской армии, бельгийской армии в последовательном порядке перегруппироваться позади водного рубежа, образованного каналом Аа, рекой Лис и отводным