Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

деле, а на том, чем стараются казаться; вокруг царит такая изворотливость, ложь, угодничество, заговоры и контрзаговоры, приспособленчество, лесть, надувательство, притворство, «что человек поневоле вынужден погрешать против Господа, дабы приспособиться к мирской жизни», иначе говоря, Cretizare cum Crete [вести себя на Крите, как критяне], «либо в противном случае жить в унижении, позоре и нищете»[379]. Один принимает личину воздержности, святости, другой — строгости, третий — своего рода притворного простодушия, тогда как на самом деле и тот, и этот, и третий, и все остальные — лицемеры, двоедушные[380], кажимости; сколько переменчивых портретов, с лица — лев, а с изнанки — ягненок[381]. Как был бы потрясен Демокрит, если бы он все это узрел!

Наблюдать человека, принимающего, подобно хамелеону или Протею{316}, всевозможные обличья, omnia trausformans sese in miracula rerum [превращающегося в любое из самых невероятных существ], способного изобразить двадцать человек, сыграть двадцать ролей одновременно, приноравливаться и изменяться, подобно планете Меркурий, быть хорошим с хорошими и плохим с плохими; обладающим несколькими лицами, наружностями и характерами, смотря по тому, с кем он имеет дело; придерживающимся любой веры, нравов, склонностей, виляющим хвостом, подобно спаниелю, mentitis et mimicis obsequiis [с притворным и лицемерным подобострастием], яростным, подобно льву, тявкающим, подобно дворняге, сражающимся, подобно дракону, жалящим, подобно змее, кротким, как ягненок, и при этом опять-таки скалящим зубы, подобно тигру, проливающим крокодиловы слезы, издевающимся над одними и позволяющим попирать себя другим, здесь повелевающим, а там пресмыкающимся, тиранствующим в одном месте и сносящим унижения в другом, мудрым — у себя дома — и шутом, всеобщим посмешищем — вне его.

Наблюдать такое огромное различие между словами и делами, столько парасангов между устами и сердцем; подобно комедиантам на подмостках, люди исполняют самые разнообразные роли, дают другим благие советы, как воспарить духом, в то время как сами они ползают по земле[382].

Видеть человека, во всеуслышание уверяющего в своей дружбе и целующего руку, quem mallet truncatum videre[383]{317} [тому, кого он желал бы видеть обезглавленным], улыбающегося с намерением причинить зло, обманывающего того, кого он целует[384], непомерно восхваляющего своего недостойного друга, а своего врага, хотя и достойного человека, всячески позорящего и бесчестящего и приписывающего ему поступки, какие только крайнее недоброжелательство и злоба способны измыслить[385].

Наблюдать слугу, который способен выкупить своего господина, или видеть, как тот, кто носит жезл, ведет себя достойнее самого судьи[386], что безоговорочно осуждал Платон (lib. II, de leg. [кн. II, о законах]{318}), а у Эпиктета это вызывало отвращение. Как лошадь, вспахивающую поле, кормят мякиной, а у праздной клячи корма хоть отбавляй[387], как сапожник ходит босой, а у торговца мясом неизвестно в чем душа держится, усердный труженик умирает от голода, а трутень — процветает.

Наблюдать, как люди торгуют пустыми обещаниями, как безголовые ничтожества воздвигают себе дворцы, людей, которые, подобно обезьянам, слепо следуют за модой в одежде, манерах, поступках: стоит лишь королю засмеяться — и тотчас хохочут все:

Rides? majore cachinno

Concutitur, flet si lachrimas conspexit amici[388]

[…где смех у тебя — у них сотрясенье

Громкого хохота, плач — при виде слезы у другого].

Александр ссутулился, и тотчас сгорбились его придворные[389]{319}; стоило Альфонсу{320} повернуть голову, как то же самое сделали его прихлебатели; Сабина Поппея, жена Нерона{321}, покрасила свои волосы в янтарный цвет, и ее примеру тотчас последовали все римские дамы, ее причуды становились модными и среди них[390].

Наблюдать людей, руководствующихся только страстями, одобряющих и осуждающих в соответствии с общепринятым мнением, а не по собственному суждению, нерассуждающую толпу, напоминающую деревенскую собачью свору, в которой стоит лишь одному псу залаять, как без всякой причины начинают заливаться все остальные; если флюгер фортуны повернулся в чью-либо сторону, или у человека появились знатные покровители, или он удостоился рекомендации одного из сильных мира сего, все вокруг будут от него в восхищении, но стоит лишь ему попасть в немилость — и все мгновенно проникаются к нему ненавистью[391], подобно тому как в момент затмения солнца те, кто прежде не обращал на него никакого внимания, теперь пристально разглядывают и пялятся на него.

Наблюдать человека, мозги которого сосредоточены в его брюхе[392], а кишки — в голове, который носит на себе сотню дубов{322}, пожирает за обедом сотню волов, да что там, проглатывает целые дома и города, или людей, которые, подобно антропофагам, пожирают друг друга[393].

Наблюдать человека, который разбухает как снежный ком, превращаясь из презираемого нищего в титулованную особу, к которой обращаются не иначе как «милостивый государь» и «достопочтенный сэр»; неправедными путями добивающегося почестей и должностей, и другого, что умерщвляет дарованный ему талант и осуждает тем свою душу на вечные муки, дабы накопить богатство, которым ему не дано будет насладиться, ибо его беспутный сын в одно мгновенье все расточит и промотает[394].

Наблюдать распространенное ныне κακος ηλιαν [злосчастное соперничество], когда человек направляет все свои силы, способности, время, средства только бы стать фаворитом влиятельного фаворита, прихлебателем у паразитирующего прихлебателя, который может презирать сей раболепный свет, поскольку сам приобрел уже достаточно.

Наблюдать, как нечесаное нищенское отребье, еще недавно пробавлявшееся объедками, пресмыкавшееся, жалобно скулившее и хныкавшее перед всеми, готовое ради поношеного кафтана быть на побегушках у кого угодно, ныне, вырядившись в шелк и атлас, выступает наглый и заносчивый; оживленный и фамильярный, он презирает теперь прежних своих друзей и приятелей, пренебрегает родными, унижает людей куда более достойных, нежели он сам, и всеми помыкает.

Наблюдать, как образованный человек пресмыкается и заискивает перед невежественным крестьянином ради куска мяса, как нотариус получает куда больше положенного за оказанную им услугу, как сокольничему платят больше, нежели ученому, как юрист за один день зарабатывает больше, чем философ за целый год, и один час приносит ему большее вознаграждение, нежели ученому двенадцать месяцев упорного труда; как тот, кто может нарисовать Таис{323}, или играть на скрипке, или завивать волосы[395] и прочее, куда скорее добивается высокого положения, нежели философ или поэт.

Наблюдать, как любящая мать, подобно Эзоповой обезьяне, своими объятьями удушает дитя до смерти, как благодушный рогоносец смотрит сквозь пальцы на проделки своей благоверной, хотя во всех прочих делах куда как понятлив