Грешный - Шарлотта Физерстоун

Мэтью потащил руку Джейн еще ниже, заставив почувствовать, каким твердым было его главное достоинство под шерстяными брюками. Накрыв ладонь Джейн своей, он дал ей понять, что вырываться бесполезно. Компаньонка все еще выглядела непокоренной, но уже не пыталась вырвать свою руку из–под его ладони. Джейн могла бы это сделать, если бы хотела, — сейчас Мэтью лишь держал ее руку в своей. Встретившись с графом взглядом, Джейн задышала так часто, что он уже мог ощущать прикосновение ее вздымающейся груди к своей.

Закрыв глаза, Уоллингфорд стиснул зубы. Сейчас граф смаковал это восхитительное ощущение, которое вызывала рука Джейн, лежавшая на его раздувшемся стволе — хотя тот и был все так же невинно прикрыт брюками. В это мгновение Мэтью был таким чертовски твердым, он с такой силой желал ощутить свою плоть в ее плоти. Но чья это была плоть — мисс Рэнкин или его чувственной Джейн? Он окончательно запутался.

Все это казалось нелепым, абсурдным. Еще каких–то три часа назад Мэтью презирал эту серую мышь. А теперь он едва мог противиться соблазну, поднять юбки компаньонки и войти в ее сладостное тело. Определенно, Уоллингфорд уже не владел собой, он утратил способность мыслить здраво. Вожделение, стремительно бежавшее по венам графа, приводило его в ужас. Он со страхом признавал, что никогда прежде не ощущал себя таким потерянным во время секса, никогда так не томился, не тосковал по женщине.

Прижимаясь к ней так беззастенчиво, глядя в ее распахнутые глаза и пухлый, приоткрывшийся в приглашении ротик, Мэтью чувствовал себя чертовски взбудораженным. Это был такой насыщенный эмоциями, такой эротический момент! Граф все больше проникался чувственностью, которую она — Джейн — пробудила в нем.

— Признайтесь, Джейн, — прохрипел Уоллингфорд, — мысль о наших соединенных телах восхищает вас. Но вы для чего–то притворяетесь, осуждая меня, хотя в глубине души жаждете той страсти, которую я могу подарить вам. И я ее подарю, обязательно.

— Нет, вы не сделаете этого!

— Я обязательно добьюсь от вас или страсти, или правды, которую вы так упорно скрываете от меня. Возможно, я даже получу и то и другое.

Мэтью резко отпрянул от Джейн и увидел, как страсть в ее взоре померкла. Глаза компаньонки потускнели, в них появились холодность и враждебность. Теперь он оставил Джейн — жаждущую страсти и страдающую из–за неосуществившейся мечты, возбужденную и сбитую с толку. Лучше и придумать было нельзя. С таким сильным противником, как эта Джейн, всегда важно было самому сказать решающее слово.

Расположившись так, чтобы его член перестал тереться о брюки, Мэтью фыркнул от с трудом сдерживаемого вожделения и вновь охватившего его гнева. Выходя из кабинета, он отчаянно выругался. И где там Реберн держит этот проклятый бренди?

Чертовски высокомерный, дерзкий… О! Кипя от гнева, Джейн тщетно пыталась унять дрожь в руках. Какого дьявола возомнил о себе этот грязный распутник, когда вытащил ее из танцевального зала помимо воли и чуть не изнасиловал?

Обмахиваясь рукой, Джейн пыталась прийти в себя, вернуть себе способность управлять своими вмиг ослабевшими ногами. Подумать только, она едва не поддалась призывному взгляду этих прекрасных синих глаз и гипнотическому притяжению этого чувственного голоса! Зажмурив глаза, Джейн прислонилась макушкой к холодной деревянной двери и провела дрожащими пальцами по своей шее, вспоминая прикосновение его пальцев.

«Я знаю, чего вы хотите», — шепот Мэтью вдруг снова зазвучал в ушах Джейн, и что–то сжалось в ее животе в странном, необычном, запретном желании. Ее губы медленно приоткрылись, словно в предвкушении поцелуя. Воспоминания о твердом, теплом теле Мэтью, прижимавшемся к ней, едва не заставили кровь закипеть в жилах. Нет, пора остановиться, пока она не сошла с ума от этих переживаний!

Джейн из последних сил пыталась бороться с вожделением, охватившим все тело, но не смогла совладать с собой и скользнула рукой под жесткий гофрированный воротник своего платья. Она слышала свое частое, прерывистое дыхание, спускаясь ладонью все ниже и ниже — пока пальцы не остановились у раздувшейся от возбуждения груди. Сосок Джейн стал твердым, и в животе снова что–то волнительно сжалось, а кружевные панталоны увлажнились. Мэтью прикасался к ней прежде — ласкал языком ее груди, вызывая крики наслаждения. Тогда, в те страстные моменты, он был с ней только Мэтью. Сегодня Джейн мечтала о повторении сладких мгновений, но желала не только Мэтью — она хотела и Уоллингфорда.

«Нет!» Джейн повернулась и прижалась щекой к двери, задумчиво поглаживая деревяшку и пытаясь задушить в себе эту мысль. Нужно остановиться, она не позволит своей руке скользнуть еще ниже… Джейн не будет касаться своего тела, она никогда не признает ту низменную потребность, которую Мэтью пробудил в ней.

«Нет, — тихо прошептала Джейн, словно опять отвечая на его шепот. — Нет, мне от вас ничего не нужно. Я не хочу вас! Я не хочу этого… этого жара, этой любовной горячки, которая заставляет кровь закипать в жилах».

Но жар и не думал спадать. Вместо этого Джейн чувствовала, как ее груди продолжают наливаться в муслиновом корсете, стоит ей воскресить в памяти воспоминания о страстных минутах в экипаже, о запретных мгновениях здесь, в кабинете… Вожделение, которое будили эти воспоминания, лишь усиливали ее тоску по объятиям Мэтью, лишь еще больнее ранили душу. Они сводили на нет все попытки Джейн отрицать свою страсть, сопротивляться своим чувствам.

В любом случае Уоллингфорд уже знал, что именно она была его медсестрой. Как же графу удалось узнать ее секрет? — терялась в догадках Джейн. Лишь в одном компаньонка не сомневалась: Мэтью знал, что она скрывалась под маской его таинственной возлюбленной. Ей было очевидно и другое: этот факт почему–то приводил графа в ярость. Почему? — этого Джейн объяснить себе не могла. Возможно, Мэтью разъярился потому, что нарисовал себе образ прекрасной и таинственной Джейн, а потом разочаровался, поняв, что это была лишь иллюзия? Может быть, именно это и стало причиной его гнева? Гордость Уоллингфорда наверняка была уязвлена: он безумно жаждал обладать женщиной, которую считал невероятно красивой, а она оказалась самой заурядной — унылой серой мышью.

Слыша, как ботинки графа сердито грохочут по мраморной плитке, Джейн распахнула дверь и выглянула наружу. Ее взору тут же предстал лакей в парике. Он выступил из тени, протягивая что–то в руке, на которую была натянута белая перчатка.

— Вам письмо, милорд, — сказал лакей, отвесив поклон Уоллингфорду.

Граф взял послание и бегло просмотрел его.

— Оседлайте мою лошадь и оставьте ее перед домом, немедленно!

— Будет сделано, милорд.

Незнакомое чувство охватило Джейн, когда она увидела, как Уоллингфорд свернул письмо и сунул его в карман камзола. Должно быть, это послание от женщины. Джейн тут же представила, какими отвратительно душными цветочными духами благоухало письмо и какую столь же отвратительную просьбу о любовном свидании оно содержало.