Ганзейцы. Савонарола - Оскар Гекёр

Мать и дочь с удивлением посмотрели на говорившего, который, обратившись к ним, продолжал:

— Да разве же он этого вам никогда не рассказывал?

Те отрицательно покачали головами.

— Ну, так я же вам расскажу, как это было.

— Пожалуйста, приберегите этот рассказ до окончания обеда, — стал убедительно просить гостя Госвин Стеен, — ведь вы знаете, что в желчном настроении не следует садиться за стол.

— Ваше отеческое сердце не может расстроить добрая весть о сыне, — возразил Тидеман.

— У меня нет более сына, — продолжал настойчиво утверждать Стеен. — Я поступил с ним по глаголу Священного Писания: «Если рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, то отсеки её и брось от себя».

— Вы тверды в Библии, — сухо заметил ему Тидеман. — Если бы все мы вздумали поступать согласно приведённому вами тексту, то немногие бы из нас уцелели.

Госвин Стеен строго посмотрел на говорившего, а тот на строгий взгляд отвечал улыбкой.

Мать и дочь собирались было удалиться, но гость удержал Гильдегарду словами:

— Побудьте ещё немного с нами, Гильдегарда. Мне приятно видеть, что вы напоминаете вашего брата выражением глаз, тех прекрасных, честных глаз, в которые я так любил смотреть. Скажите мне, как переносит ваше сердце разлуку с Реймаром?

Гильдегарда отвечала только слезами.

— Вот, взгляните-ка, старый Друг, эта бедняжка никак не может забыть той «руки», которую вы решились отсечь в гневе!

— Перейдём к другому разговору; я не люблю вспоминать прошлое, — отвечал уклончиво Стеен.

— И я понимаю почему: потому что ваше внутреннее сознание не могло бы оправдать вашей суровости.

— Вот ведь я так радовался нашему свиданию, — сказал хозяин дома нерешительно, — а вы... вы непременно хотите возбудить во мне желчь даже и в этот хороший миг!

Тидеман медленно покачал головою, а затем, положив руку на плечо Стеена, сказал:

— Вы странный человек! Какой же отец не слышит с радостью добрые вести о сыне! Тучки набегают иногда во всякой семейной жизни. Так оно и должно быть; а то мы бы избаловались солнцем вечного, немеркнущего счастья. Но буря должна миновать, и небо должно опять проясниться. А вы всё ещё держите грозу в сердце, и даже голос ваш напоминает раскаты отдалённого грома.

Госвин Стеен хотел что-то возразить, но гость продолжал:

— Нет, нет, старый друг, вы должны подчиниться великой заповеди всепрощающей любви; вспомните: «Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим!» Смотрите, я ещё раз сегодня же возвращусь к этому предмету разговора, а теперь готов поступить по вашему желанию и перейти к другому.

И почтенный Тидеман стал весело разговаривать с Гильдегардой, заставил её забыть о слезах, заставил смеяться своим шуткам. И сам хозяин дома, невольно поддаваясь чужой весёлости, несколько повеселел, а фрау Мехтильда, по временам заглядывавшая в комнату, принимая участие в общем разговоре, так и сияла счастьем, потому что не могла не заметить поразительную перемену, произведённую гостем в её муже.

Наконец, все её занятия на кухне были окончены, и она весьма грациозно подала руку гостю, чтобы провести его в столовую, лучшую комнату дома, отличавшуюся от всех других своим пышным убранством. Это убранство могло, действительно, дать некоторое понятие о богатстве старинного торгового дома. Стены столовой были покрыты богатой резьбою, полы устланы пёстрыми коврами, а высокие поставцы по углам гнулись под тяжестью прекрасных серебряных и золотых сосудов. Окна, с тонкими и узорчатыми свинцовыми оконницами, пропускали свет сквозь причудливо расписанные стёкла, в то время составлявшие очень дорогую и редкую роскошь даже и в богатых бюргерских домах.

Обширный дубовый стол был покрыт скатертью, спускавшейся почти до пола; на самой середине стола солонка, около которой положены были хлебы самых разнообразных форм. Столовый прибор состоял из глиняной расписной посуды, покрытой глазурью, из оловянных сосудов и серебряных ложек и ножей. Вилок за столом не полагалось: они вошли в употребление не ранее конца XVI века.

Прежде чем вся семья села за стол, старик Даниэль принёс обычные сосуды с водой для мытья рук и полотенца.

А затем началось угощение гостя теми лакомыми блюдами, которые фрау Мехтильда успела изготовить, воспользовавшись коротким промежутком времени до обеда.

Богатство дома ощущалось и в тех прекрасных винах, которые хранились в домашнем погребе, и Тидеман особенно охотно подливал себе старого красного вина, вскипячённого с какими-то специями. Вообще, заметно было, что гость любит покушать и выпить лишнюю чару, если его не отвлекали от этого удовольствия более важные дела. Но — при своей педантической преданности делу — он, конечно, мог сам себе позволить лишь очень редко это удовольствие, и тем более доставляло оно ему наслаждение. Для каждой хорошей хозяйки дома возможность угостить г-на Тидемана была бы положительным счастьем! Он всего отведал и всё умел похвалить. Но более всего удостоил похвалами тот ароматный напиток, который фрау Мехтильда поднесла своему гостю после обеда. Она особенно гордилась тем, что редкий рецепт, по которому этот напиток изготовлялся, происходил ещё из римской древности, и к ней самой перешёл по наследству от отца, богатого Вульфа фон Вульфмана.

— Воздай вам Бог за всё то удовольствие, которое вы мне сегодня доставили! — сказал Тидеман, обращаясь к хозяйке дома. И с этими словами он осушил свой бокал и поднялся из-за стола. — В виде благодарности позвольте же мне исполнить обещание и рассказать вам о похвальном поступке вашего сына, который мужеством своим спас мне жизнь.

Хозяин дома во время рассказа гостя с недовольным видом отвернулся в сторону; но зато в глазах жены его и дочери засветилась самая искренняя радость. Когда же дело дошло до упоминания имени Кнута Торсена, Госвин Стеен встрепенулся. Тидеман это заметил, хотя и не выказал этого, и, по-видимому, продолжал свой рассказ, только обращаясь к матери и дочери.

— Ну, а теперь скажите же, старый друг, — сказал он по окончании рассказа Госвину Стеену, — разве в данном случае Реймар не поступил как истинно храбрый и благородный человек?

— Это нимало не заглаживает той трусости, которую он позднее выказал, — резко отозвался Стеен. — Разве не бывает и того, что человек, удостоившись лавров за один из своих подвигов, потом умирает презренный и забытый всеми!

— Так расскажите же по крайней мере, в чём именно заключается провинность Реймара! — добавил Тидеман.

— Здесь не место говорить об этом, — отвечал Стеен, который, видимо, начинал выказывать сильное волнение. —