Сдается кладбище - Джон Диксон Карр

— Нет, сынок, я уже говорил вам, что мяч не имеет к этому отношения. Кто-то просто бросил его туда, и с тех пор он там лежит.

— Куда мы идем?

— На кладбище. — Г. М. коснулся торчащего за поясом револьвера.

— А рандеву со стрельбой необходимо?

— Ну… не совсем. — Г. М. надул щеки. — Стрельба может и не состояться. Но вы помните указания, которые я давал на кладбище вчера вечером, когда полицейский присоединился к нам в кенотафе?

Зеленый балдахин леса казался безжизненным, если не считать птиц, порхающих среди деревьев наверху.

— Вы дали этому копу ключ от двери кенотафа, — ответил Сай, — и велели ему стоять на страже у запертой двери всю ночь до…

— Угу. Почему вы остановились?

— До семи утра. Вы также оставили записку для лейтенанта Троубриджа. А потом вы приготовили ловушку?

— Которая может не сработать.

— Но послушайте! Вы и Байлс заявили, что несостоявшееся убийство придется замять и никакого преследования не будет!

— Не будет судебного преследования. — Г. М. снова притронулся к револьверу за поясом.

Сай молчал, пока они не подошли к другому концу бейсбольного поля.

Кто решил, что все сверхъестественное должно происходить в сумерках или ночью? Сай выбрал бы раннее утро, когда все застыло, а бейсбольное поле выглядело так, словно на нем ни разу не играли.

Подойдя к зеленой ограде, они увидели, что калитка с засовом приоткрыта. Справа громоздилась куча брезента, словно прикрывая автомобиль.

— Если вы за кем-то охотитесь, — прошептал Сай, — он не может нас заметить?

— Нет, сынок, — также шепотом отозвался Г. М. — Наш друг уйдет с другой стороны. Это точно.

Неожиданно Г. М. обратился к куче брезента:

— Не закрывайте калитку на засов, пока Ларкин не уйдет с дежурства. Понятно?

Одна складка брезента шевельнулась, словно отвечая утвердительно.

Они шагнули на кладбище.

В обычных обстоятельствах картина, представляющая Г. М., ползущего на четвереньках, могла вдохновить кого угодно. Но Саю, видевшему лицо старого маэстро, она не казалась забавной. Они ползли почти бесшумно, двигаясь к югу по песчаной почве, а не по траве, вдоль внутренней стороны ограды.

Потом Сай выглянул из-за почерневшего надгробия.

Нигде ничего не шевелилось.

Плотная тисовая живая изгородь с трех сторон окружала кладбище, возвышаясь почти на восемь футов. Жесткая трава едва не доходила до пояса. Рядом виднелись каменный ангел с потрескавшейся шеей и плита на четырех ножках. На южной стороне маячил массивный мавзолей Ренфилда.

К северу, по диагонали от Сая, у кенотафа Мэннинга дежурил полицейский. Сам круглый кенотаф с черными колоннами, поддерживающими куполообразную крышу, казался наполовину поглощенным высокой изгородью, давящей на него сзади.

Полицейский шевельнулся и посмотрел на часы. Сай сделал то же самое.

— Ровно семь, — шепнул он Г. М.

Полицейский зевнул и потянулся. За исключением бензозаправочной станции и аптеки на некотором расстоянии вверх по Фенимор-Купер-роуд, не было никаких признаков жизни почти на целую четверть мили вокруг.

Неуверенно взглянув на большой ключ, который он держал в руке, полицейский сунул его в карман, потом направился к калитке, выводящей на бейсбольное поле. Его шаги звучали неестественно громко.

Калитка закрылась за ним.

Снова наступило молчание. Нервы Сая были напряжены до предела.

— Десять минут восьмого, — прошептал он Г. М. — Похоже, ваш план не срабатывает.

— Я и не утверждал, что он сработает, — раздался ворчливый шепот. — Понимаете, я должен успеть на самолет в Вашингтон в 11.45 и… — Г. М. оборвал фразу.

Из-за кенотафа послышался грохот, как будто молоток колотил по плотному стеклу. Потом оттуда же раздался револьверный выстрел.

Маленькие птички взмыли вверх с шумом, который могли бы издавать фазаны. Казалось, воздух наполнился ими. Из-за изгороди донесся мужской голос, который Сай не мог опознать:

— Разбил заднее окно, которое и так было разбито… Если кто-нибудь попытается выбраться через изгородь…

Еще два выстрела. Потом с левой стороны от кенотафа, где ветки изгороди были тоньше, послышался треск.

— Пытается выбраться на кладбище! — продолжал тот же голос.

Сай разглядел три фигуры в синей униформе с кольтами 38-го калибра — одну у восточной стены, а еще две южнее, ближе к мавзолею.

Треск ломающихся веток звучал у самых колонн кенотафа, как будто кто-то пытался проползти в сад.

— Хо! — воскликнул Г. М. Он поднял свой револьвер и выстрелил.

Было очевидно, что Г. М., несмотря на хвастовство прошлыми достижениями, не являлся метким стрелком.

На черной колонне появилась белая отметина, что сопровождалось звуком рикошетирующей пули. Еще два выстрела прозвучали с двух разных сторон. Казалось, каждый звук усиливает мощный громкоговоритель.

После паузы кто-то выстрелил снова.

Объект стрельбы, целый и невредимый, нырнул в высокую траву.

— Ветра почти нет! — крикнул Г. М., с трудом выпрямившись. — Следите за травой и стреляйте туда, где она начнет шевелиться!

Сай Нортон обрел дар речи:

— Г. М., вы спятили, как и все остальные?

— Почему, сынок?

— Кладбище не так уж велико! Если вы хотите кого-то выкурить, почему не использовать слезоточивый газ?

Не обратив на него внимания, Г. М. выстрелил снова. Голова каменного ангела с треснутой шеей покачнулась и свалилась в траву. Еще два выстрела прогремели с юга. Верхушка надгробия разлетелась на куски.

— Прекратить огонь! — скомандовал Г. М. — Видите плоскую каменную плиту на ножках? Кто-то лежит рядом с ней, а может быть, заполз под нее. Обойдите вокруг и пригнитесь, чтобы мы могли стрелять, не попадая друг в друга, когда я просчитаю до трех. Готовы?

— Я сдаюсь! — пропищал чей-то голос из высокой травы.

— Прекратить огонь! — повторил Г. М. — Ладно, вставайте!

Из травы медленно поднялась фигура. Мужчина ошеломленно озирался.

Г. М. указал на нее:

— Вот парень, который помог Мэннингу проделать трюк с исчезновением и которого Мэннинг хотел разоблачить ради дочери, решившей выйти за него замуж. Это Хантингтон Дейвис.

В широком бетонном коридоре аэропорта Ла-Гуардиа задержалась группа людей.

Перед Г. М. стояли Кристал Мэннинг и Сай Нортон. Чуть поодаль держался окружной прокурор Байлс, чей голубоватый подбородок был так чисто выбрит, а одежда так выглажена, будто он и не бодрствовал всю ночь.