Аскольдова могила - Михаил Загоскин

— Чтоб я выдал тебе мою суженую!..

— Не выдашь волею, так возьму насильно.

— Вышата, — сказал Всеслав умоляющим голосом, — не погуби меня навеки! Я знаю, ты можешь спасти нас обоих… О, верь мне, во всю жизнь я не забуду твоего благодеяния!

— Ага! — прервал ключник, поглядывая насмешливо на Всеслава. — Что, брат, видно, спесь-то поспала? Как пришла нужда до Вышаты, так небось заговорил другим голосом!.. А помнишь, в Усладов день не хотел и словечка со мною перемолвить? То-то же, любезный, не глумиться бы тебе над тем, кто тебя старее!

— О, будь великодушен: не попомни зла, и если я оскорбил тебя, то клянусь, что буду впредь уважать все слова твои и чтить тебя, как отца родного!..

— В самом деле? — прервал Вышата. — Да что ты, очень, что ль, ее любишь?

— Больше всего на свете!

Лукавый старик призадумался; потом, поглядев с состраданием на Всеслава, сказал:

— Жаль мне тебя, молодец!.. Оно, конечно, можно бы… Ну, ну, так и быть!.. Счастлив ты, что человек-то я незлой!..

Глаза юноши заблистали радостью.

— Добрый Вышата, — вскричал он, — поверь, я никогда не забуду!..

— Хорошо, хорошо, — не нажить бы только мне самому беды… Ведь она уже теперь и для тебя, и для всех заветная: не должно бы и близко-то к ней никого подпускать… Ну, да делать нечего: разжалобил ты меня, молодец! Добро, добро, так и быть — обнимитесь уж в последний раз!

— Как! — вскричал Всеслав.

— А что, не хочешь? На вольного воля. Что стали, ребята, не ночевать же нам здесь?

Воины приблизились к Всеславу; Надежда вскрикнула и крепко прижалась к груди его.

— Презренный старик, — сказал Всеслав, закипев гневом, — так-то ты издеваешься над моим отчаянием? Пойдем, Надежда, и первый, кто осмелится!..

— Эге!.. — прервал Вышата. — Так ты вздумал бунтовать!.. Эй, молодцы, что ж вы зеваете!.. Неужели этот молокосос будет над нами смеяться? Берите девушку, и если он только руку занесет, так хватайте его самого!

Воины бросились на Всеслава, и один из них схватил за руку Надежду.

— Прочь! — вскричал Всеслав, махнул мечом, и воин с разрубленною головою упал на землю.

Но в то же время товарищи его окружили со всех сторон жениха Надежды, который, держа ее на одной руке, не мог свободно защищаться. Его схватили сзади, обезоружили и повалили наземь.

— Свяжите его хорошенько, — кричал Вышата, — вот вам мой пояс, да туже, чтоб и пальцем не мог пошевелить!.. Ах он сорвиголова! Ах он разбойник!.. Поднять руку на сановника великокняжеского, убить старшего десятника дворцовой стражи!.. Ого, брат, посмотрим, как ты теперь разделаешься?.. Ну, молодец, надоело, видно, тебе носить голову на плечах!.. Ребята, ступайте скорее с девушкою: я пойду с вами; а вы несите убитого товарища к городскому вирнику, да буяна-то оттащите к нему! Я сам доложу обо всем государю великому князю.

Сказав эти слова, Вышата отправился по тропинке, ведущей к Почайне, вместе с воинами, которые несли на руках лишенную всех чувств Надежду. Два воина, подняв тело убитого десятника, пошли вслед за ними, а двое остались со Всеславом.

Как бесчувственный неодушевленный истукан, молчал несчастный юноша, когда воины, связав его, подняли на ноги. Его неподвижные взоры были устремлены в ту сторону, где скрылся Вышата; сквозь сжатые уста его с трудом вырывалось стесненное дыхание. Чувство настоящего бедствия, память прошедшего, столь близкого блаженства, гнев великого князя, неминуемая смерть под позорною секирою палача — все это казалось ему каким-то непонятным, темным сновидением. Рассудок его безмолвствовал; он не чувствовал ничего, кроме какого-то могильного холода, который вместе с кровью струился по его жилам. Всеслав слушал и не мог понять, чего требовали от него воины, которые повторяли ему несколько раз, чтоб он шел вместе с ними, и только тогда передвигал машинально ноги, когда они его тащили за собою.

Они не сошли еще с поляны, как вдруг что-то свистнуло мимо ушей Всеслава — и один из воинов повалился мертвый на землю, другой выхватил до половины свой меч, но рука его замерла на рукоятке: пробитый навылет стрелою, он с глухим стоном упал подле своего товарища. На опушке леса показался незнакомый; он подбежал к Всеславу и перерезал ножом ременный пояс, коим были связаны его руки.

— Ты свободен, — сказал он, — но враги твои близко — пойдем со мною!

Подобно лишенному рассудка, который безотчетно повинуется своему вожатому, Всеслав, не отвечая ни слова, не изъявив ни радости, ни удивления, пошел влед за незнакомым. Пройдя через всю поляну, они вошли в густой лес, растущий по крутому скату песчаного оврага. Незнакомый, заметив, что Всеслав начинает отставать, взял его за руку.

— Ты нездоров, — сказал он, посмотрев пристально на юношу, — твои руки холодны как лед.

Всеслав молчал.

— Я вижу, ты еще не можешь опомниться. Да, если б я не успел тебя выручить сегодня, то спать бы тебе завтра в сырой земле… Куда, куда, молодец? — продолжал незнакомый, увидев, что Всеслав повернул по тропинке, ведущей к жилищу Алексея. — Постой! — вскричал он, устремив с приметным беспокойством свои взоры на густой ореховый куст, мимо которого проходил Всеслав, — ты не туда идешь: наша дорога направо.

— Направо? — повторил юноша, остановись и глядя с удивлением вокруг себя. — Да куда же мы идем?.. Что со мною было?.. Это ты, Веремид?

— Да, это я: твой друг, твой верный слуга… Ты должен теперь жить со мною.

— С тобою?.. А Надежда?.. А Алексей?.. А государь, которому я служу?

— Приди в себя, Всеслав! Иль ты позабыл, что Владимир похитил твою невесту, что ты убийца, что в Киеве ждет тебя позорная казнь, что теперь во всем царстве Русском нет уголка, который ты бы мог назвать своим, и что ты можешь преклонить твою голову только на плаху, изготовленную для тебя твоим вторым отцом и благодетелем.

— Праведный Боже! — вскричал Всеслав, закрыв руками лицо свое. — Так это был не сон? Надежда, Надежда!

— Скажи одно слово, и Надежда будет опять твоею.

— Одно слово?

— Да! Слушай, Всеслав: или твоя невеста иссохнет в слезах, а ты умрешь на лобном месте и над твоею презренною могилою возляжет вечное проклятие державных предков; или ты как достойный правнук Аскольда отомстишь за смерть его, будешь владыкою великого Киева и супругом Надежды!.. И то и другое в твоей воле — избирай!

— Чего ты хочешь от меня, соблазнитель? — вскричал Всеслав отчаянным голосом. — О, если б я мог заглушить голос моей совести, забыть слова Алексея!.. Владимир, Владимир, какой злой дух подвигнул тебя разлучить меня с Надеждою! О, кто вразумит меня?.. Кто удержит теперь мою руку?.. Где ты, чьи слова, как роса небесная, прохладили бы пламень, пожирающий мою душу? Где ты, наставник, отец мой?.. О, Алексей, где ты?

— Вот он! — сказал незнакомый, раздвигая ветви орехового куста.