На грани развода - Маша Трауб

– А мне нет, – ответила Вика. – Она вырастет шантажисткой, готовой к жизни на двести процентов. Вон смотрите, пожалуйста.

Стеша подошла к теще Артема и что-то сказала. Та выскочила на берег, покопалась в сумке, достала кошелек и выдала девочке деньги. Та убежала довольная.

– А зачем она тогда к нам вчера приходила и плакалась? Ей же этот Артем не нравился! – спросила Женя.

– Видимо, совесть у нее все-таки осталась, – объяснила Марина. – Не так чтобы замучила, но до изжоги довела.

Стеша подбежала к Кире и Ане, но девочки отказались с ней играть.

Артем с Инной прошли мимо и даже не поздоровались.

– Слушайте, а вы заметили эту яхту? – подала голос Вика. – Вон ту. Она все время здесь стоит, и на ней никто не плавает. Даже жалко. Она кажется заброшенной, как дом, в котором давно никто не живет. Но со следами былой роскоши. Может, доплывем до нее?

– Ты с ума сошла? Далековато. Даже в ластах я бы не рискнула, – ответила Марина.

– Да ладно вам, что тут плыть-то? – рассмеялась Вика.

– Зависит от того, сколько выпьешь, – сказала Даша. – Но если вы напьетесь, я вас в море не отпущу.

Отчего-то сегодня вино подвигло всех на активные действия. Спать совсем не хотелось. Наверное, потому, что отпуск заканчивался. Так бывает у подростков в пионерских лагерях, когда в последнюю ночь перед окончанием смены после прощального костра все идут вразнос – гуляют до утра, те, кто еще не успел, срочно заводят романы, впервые пробуют вино, впервые целуются и клянутся в дружбе на веки вечные и верят в клятву.

– А давайте, как в детстве, устроим ночные купания! – предложила Вика.

– Это где это ты в детстве по ночам плавала? – удивилась Марина.

– На море, где еще? Я по три смены в лагерях проводила, меня вожатые с собой всегда брали. Я хорошо плавала и держала язык за зубами. Никого не выдавала. Откуда берутся дети, я уже в седьмом классе знала. У всех плохие воспоминания о лагерях, а у меня хорошие. Я помню, как наш вожатый каждую ночь заваливал цветами кровать вожатой, в которую был влюблен. Она просыпалась вся в цветах. Это было красиво, и мы, девочки, ей завидовали. Тоже мечтали о таком поклоннике. А еще один мальчик из старшего отряда влюбился в нашу вожатую и пел ей под окном. Мы не спали, слушали. У него был прекрасный голос. И он так играл на гитаре… Мы чуть не плакали от зависти и мечтали, чтобы и нам когда-нибудь так спели. А вожатая так и не ответила ему на чувства – он ведь считался ребенком, а она взрослой. Но мы, девчонки, видели, что она тоже каждую ночь плачет от его песен. Я тоже впервые влюбилась в лагере. Мальчик из моего отряда позвал меня ночью на пляж. Как уж он все организовал и всех подговорил – не знаю. Он выложил на пляже галькой: «Я тебя люблю». И вложил в камни фонарики. Я пришла и увидела светящееся признание. Это было… по-настоящему. Так, как бывает только в юности. Когда любовь кажется бескрайней и всесильной, как море. В нашем лагере на берегу стояла заброшенная лодка, и влюбленные парочки назначали свидания на этой лодке. Почти каждый вечер на пляже собиралась целая толпа влюбленных, и все заканчивалось вечеринкой. Ребята играли на гитарах и пели, девочки танцевали. Нет, все было невинно, но я никогда больше не испытывала таких ярких чувств, как в той лодке, когда ты впервые целуешься… Для меня влюбленность – это шум моря, ночь, звезды и луна, которая тонет в море.

– Мы тоже ночью плавали, – призналась Женя. – У бабушки был домик в Феодосии, меня к ней часто отправляли. А потом вдруг перестали. Ну как вдруг? Я нырнула с пирса и голову сильно разбила о камень. Сотрясение мозга, рану зашивали. Бабушка говорила, что у меня кость была видна. Она так перепугалась, что на руках меня до больницы донесла, хотя мне уже шесть лет исполнилось, да и девочкой я была крупненькой. Еще коса была почти до попы, мама очень гордилась моими волосами, не стригла с рождения. У мамы были плохие волосы, а я в папину породу пошла – с густой копной. Ну когда зашивали, сначала выстригли клок, а потом, для симметрии, и косу отстригли. Когда мама с папой за мной приехали, я их встретила с перевязанной головой и почти лысая. Мама меня как увидела, так чуть в обморок не грохнулась. Бабушка, папина мама, пыталась оправдаться, успокоить, что, слава богу, обошлось, но маме было наплевать на мое сотрясение мозга. Она косу оплакивала. Больше она меня к бабушке не отправляла. Это ведь был не первый случай. Когда мне было года четыре, бабушка мне челку отстригла. И я стала похожа на пони. Но тогда маме было жалко не волос. С точно такой же челкой ходила первая любовь моего папы, тоже из Феодосии. Мама тогда даже смотреть на меня не могла – с ума начинала сходить. Она подумала, что бабушка это специально сделала. А я, знаете, что вспоминаю? Мидии. Меня старшие ребята брали с собой на пляж. Они разжигали костер, клали на него лист железа и бросали сверху мидии. Ничего вкуснее я в жизни не ела. Здесь в ресторане заказала мидии, так их есть невозможно.

– Да, а у меня был ухажер в институте, – начала рассказывать Даша. – Мы после третьего курса поехали отдыхать в Коктебель. Просто дружили, ничего такого между нами не предвиделось. Но он так за мной ухаживал, что я согласилась с ним поехать. Он был надежный, правильный, пунктуальный, скучный до занудства, запрограммированный на годы вперед. Как и я. Мы были похожи, так все говорили. Идеальная пара – не внешне, а по внутреннему устройству, поведению. Но оказалось, что он не умеет плавать. Я как увидела, что он гребет по-собачьи, мне смешно стало. Он тужился, пытался кролем грести, но мне его было просто жаль. Я посмотрела на него и вдруг подумала – неужели я такая же скучная и занудная? Такая правильная, до тошноты? Конечно, у нас ничего так и не случилось. Он обиделся. А я к другой компании прибилась, меня во все тяжкие понесло. Да мне было все равно с кем гулять, лишь бы от этого кавалера избавиться. В новой компании я со Степой и познакомилась. Степа плавал отлично. Он был полной моей противоположностью. Легкий на подъем, вообще легкий. Деньги швырял на ветер, что-то продавал, на всех вино покупал. Мне один раз ведро роз принес. Я опешила – никто не дарил мне цветы ведрами. И что вы думаете? Степа быстренько вынул розы и бросил их в ванну. Потому что в ведре, оказывается, не вода плескалась, а вино. Он сначала купил вина у местных, и они не придумали ничего лучше, чем налить его в цинковое ведро, которое обычно для мытья полов используется. А потом Степа увидел розы и засунул их в это самое ведро. Ну как я могла устоять? Я быстро съехала от своего ухажера и переехала к Степе, который снимал какую-то конуру. Мы ездили на дальние пляжи, которые многие местные жители не знали. Степа мог затащить меня на гору только для того, чтобы подарить цветок, который там и сорвал. Я сто раз хотела его убить. Каждый день собиралась съехать. У меня никаких сил не осталось, а он придумывал новые маршруты, походы, приключения. Мы вернулись в Москву и поженились. Я вообще не помню, как это произошло. Меня будто загипнотизировали – я шла за Степой, не в силах ему отказать и не зная, что будет через минуту. Глупость, да? Мама плакала и говорила, что я совершаю ошибку. Ей нравился мой бывший ухажер, который за месяц планировал визит к родителям, покупал цветы и торт и водил меня в театр. Степа же на знакомство с родителями ввалился пьяный, веселый, с пивом и воблой. Мама едва в обморок не упала, а папа обрадовался. Потом они с моим отцом отправились на рыбалку и вернулись через неделю. Мама чуть с ума не сошла. Она начинала нервничать, когда Степа появлялся на пороге. Он умел устраивать сюрпризы, этого у него не отнять. Я до сих пор не знаю, чего от него ждать. Но он не такой, как вы думаете. На самом деле глубокий, честный, верный. Я это точно знаю. Я в нем уверена, понимаете? Когда сложно, тяжело, его легкость мне нужна. Я бы с ума сошла без него. Коля наш сложный родился. Восьмимесячный. Недоношенный. Его держали в роддоме, выхаживали в боксе. Я плакала не переставая. Ходила к этому боксу и не знала, что делать. Боялась даже дотронуться до него – он был просто крохотный, размером чуть больше моей ладони. Такой беспомощный, такой маленький… С иглой от капельницы в голове. Как справиться? Как сказать мужу, что нашему ребенку нужна помощь, что я не смогла родить здорового мальчика, не смогла доносить? А Степа приехал, тут же очаровал всех медсестер, подружился с главврачом и получил доступ туда, куда ему вздумается. Знаете, что он привез? Шапочку с помпоном. Для Коли. Нацепил на него эту шапочку, прямо в стерильном боксе и начал хохотать. Я тоже рассмеялась. Впервые за все время. Коля и вправду был очень смешной – в памперсе, который казался огроменными шароварами на его крошечном тельце, и в шапке с помпоном размером с него. «Модный пацан», – сообщил всем Степа. Он протянул руку в бокс, и Коля тут же схватил отца за палец. Степа приезжал каждый день – привозил медсестрам тортики, цветы, втыкал бенгальские свечи в торт – он узнал, у кого когда день рождения, у кого именины. Его обожали все, включая охранников, с которыми он ухитрялся успеть выпить водки. А Коля… Степа привозил крошечную удочку, которую сам сделал, и вкладывал ее в руки Коли. Хохотал, и вслед за ним смеялись медсестры. Я стояла поодаль, и мне казалось, что Коля тоже смеется. А на следующий день Степа привозил маленький мяч и вкладывал его в бокс, где лежал Коля. Медсестры кидались с ужасом на помощь, обтирали мяч спиртом для дезинфекции, но опять казалось, что Коля улыбается. Вот говорят, что голос матери и ее руки творят чудеса, а в нашем случае чудо сотворил Степа своими выходками. Представляете, ребенок лежит в кювезе, под капельницей, а его отец поет ему песни под гитару. И не колыбельные, а какой-то рок. Рядом стоят медсестры и подпевают. Нас выписали раньше времени. Как и всех детей, кто с нами лежал. Все детки выздоравливали раньше сроков. Я выносила Колю в этой дурацкой шапке. А Степа на торжественный кружевной конверт нацепил свою кожаную куртку. Мама, приехавшая на выписку, в себя не могла прийти, когда увидела внука. Степа еще друзей позвал, так они целый концерт перед роддомом устроили. С гитарами, ударными. Все медсестры и врачи нас провожали. Я плакала. Ни на что большее не была способна. Дома Коля совсем не спал. Степа от него не отходил. Носил его на руках часами. Песни пел. Я не знала, что делать, а он искал врачей, играл с Колей. Я уже ни во что не верила, а Степа верил. И он вытащил Колю. Своей энергией. Он его то на футбол таскал, то в бассейн, то на батутах прыгать. Я хотела жить по часам, давать таблетки по схеме, а Степа рушил все, игнорировал все рекомендации врачей. Он мог сварить Коле сосиски и устроить из них рыцарский бой. Мог учить его засасывать спагетти с шумом. Они орали, кричали, шептались, прятались под одеялом, строили в парке шалаши из веток, мастерили самодельные удочки, поплавки. Только потом я поняла, что Степа все делал правильно, развивал крупную и мелкую моторику. Даже его игры с макаронами оказались похожими на логопедические упражнения. Бог мне послал именно такого мужа. Ради Коли. Степа оказался мудрее меня. Удивительно, что моя мама этого совсем не помнит. Она убеждена, что ее внук всегда был идеальным ребенком. И никакой заслуги Степана в этом нет. Она так и считает, что мой муж – мальчишка, не способный нести ответственность за семью. Она не видела, как Степа забирал Колю из кроватки и часами носил на руках, давая мне возможность выспаться, чтобы у меня молоко не пропало. Ну какой мужчина интуитивно будет знать, что молоко появится не от специальных чаев, а от того, что мать ребенка будет высыпаться? Ну вот, пожалуйста! Только Степу вспомнила – он и появился…