В бездне времен. Игра на опережение - Алексей Рюриков

– Я к тому, – пояснил Борис Викторович, – что террор – это не месть. Это только способ. Метод борьбы, соображаешь? Цель не убить одного-двух мерзавцев, царь себе других найдет, дело не хитрое. Цель разбудить народ, расшатать устои закосневшего самодержавия. А не по подворотням с уголовными жандармов бить. Откуда, кстати, эта шпана взялась? – резко сменил он тему, внимательно изучая реакцию собеседника.

– Так… – парнишка вновь ощутимо смутился. – Я ведь там жил, ну на квартире. В Питере…

– Ты курьером приехал, литературу возил? – перебил его вождь боевиков.

– Да, «Правду», она контрабандой через порт пришла, – подтвердил Юозас. – Но я все передал, просто не мог сразу уехать – надо было выждать, чтоб правдоподобно было. Я же поднадзорный, отпросился, как бы место учебы присмотреть. Ну вот, а если сразу назад вернуться – подозрительно.

– Верно.

– Ну вот… – Он замолчал, убедился, что человек напротив ждет продолжения и сворачивать тему не намерен, и нехотя продолжил: – Ну, я с соседями познакомился, с местными. С Лиговки то есть. Случайно, в общем-то, гулял когда. Вот. Они действительно… хулиганят иной раз.

– Угу, – согласился Савинков. – И прохожим карманы иной раз чистят. Ты что, подзаработать решил?

– Да нет, как вы могли подумать? – возмутился Юзик. – Я просто с ними бродил, за компанию. Город смотрел, даже агитировать немного начал. Они хорошие ребята, из рабочих. Шебутные только. Вот… А в тот вечер мы по улице шли, недалеко от Лиговского. Смотрю – идет. Я его сразу узнал, он меня три раза в Стефановской тюрьме допрашивал. Ну, думаю, все. Не уйдешь. Ребятам говорю – гад, мол. Не сказал, что жандарм, они б струхнули, наверное.

Борис поощрительно улыбнулся, подумав доброжелательно:

«А молодец, быстро соображает. Без шпаны небось и не завалил бы такого зверя. Подполковник из старых, наверняка стреляный. И в рассуждении своем парнишка прав, блатные на жандарма едва ли б полезли. Нет, умница, ловко организовал. Что там дальше?»

– Они мне – мол, подожди, – продолжал Григулявичус, – сейчас высмотрим, в какой он дом пойдет, в подворотне и встретим. Так и вышло. Никишов, когда к арке повернул, Васька туда вперед него – шасть! И выходит навстречу, прикурить, говорит, позвольте, или как-то так, я плохо расслышал. Никишов ему: «Мерзавец!» И в карман, за стволом. Ну, мы как раз с Гришкой подскочили со спины, железячиной его по башке отоварили, повалился. Дорезали потом.

Борис отметил, что в рассказе литовец употребляет все время исключительно «мы», и переспросил:

– Резал-то кто?

– Я, – чуть опустив глаза, почти шепотом ответил Юзик. Дождался, пока Борис Викторович снова кивнет, и закончил: – Ребята его обшарили, часы взяли, бумажник. Удостоверение нашли, когда струсили, начали на меня волну гнать, мол, в эдакое дело втравил. Васька даже за нож схватился. Я тогда и говорю: «Сейчас дорежу его, и все – свидетелей нет, а виноватый, если что, я буду». Тем и успокоил.

«Правдоподобно, – отметил для себя Савинков. – Он знал, что первый раз убить вот так, ножом, непосредственно своими руками, грязно и кроваво – тяжело. Упоминание о подтолкнувшей к действию стычке с бандитами придавало рассказу законченность. Привирает, впрочем, наверняка. Небось не сам вызвался, дружки-грабители и заставили, убивай, мол, и бери на себя. Но это ничего, это ладно. Тут его на откровенность вытягивать и не след, пусть уверенней себя чувствует».

И мысли потекли в другую сторону: «А неплохой боец может выйти. Держится неплохо, кровь попробовал, назад пути ему нет».

Что-то все же немного смущало. Молодых боевиков, восторженных, с горящими глазами и гремучей смесью левых идей в голове, он повидал немало. Эсеров до войны, бойцов Красной гвардии после… Но этот, только что приехавший из России, несмотря на складный, непохожий на выдумку пересказ событий, от привычного юнца-подпольщика чем-то неуловимо отличался. Присевший на край стула Юзик был одет хоть и в недорогой, но аккуратный и со вкусом подобранный явно французского производства костюм, вел себя почтительно, но спокойно. Не совсем правильно он себя вел, не так, как должен бы первый раз оказавшийся в чужой стране паренек из российской провинции. Об этом Борис, закончив с расспросами о теракте, и спросил:

– Ты первый раз в Париже?

– Да, впервые.

– Ты, друг мой, – широко улыбнулся легендарный террорист, – не шепчи. Иначе невесть что о нас французы подумают. Сядь поудобнее, не жмись на краю. И брось церемонии разводить, я тебе не генерал. У нас товарищеский тон принят, вместе под пули ходим, чего уж тут… А вообще за границей раньше бывал?

– Нет, я даже в России в Петербург только несколько раз ездил, да у себя – в Вильне, в Трокае.

– А в Париже где устроился?

– У Лопато. Это братья, они тут торговлю держат. Дела идут, даже дом в Париже купили. Старший Илья, он за моей тетушкой Софьей когда-то ухаживал, потому меня приютили. Одеться вот помогли, освоиться. Я же французский из гимназического курса только знаю. Они хорошие люди, только в политическом плане отсталые. Ну, они же французы теперь, российские дела их не занимают.

– Ты у них и живешь? – понял Савинков. – А они знают, почему ты из дома уехал?

– Я сказал, что неприятности с полицией из-за левого кружка. Лопато понимают, что в России быть марксистом опасно, десять лет назад уехали. Но про экс, – теперь, приободрившись после сделанного отчета, Григулявичус предпочел назвать это так, – я им не рассказывал.

– А про то, что в Париже у тебя товарищи есть?

– Ни в коем случае. Я с конспирацией знаком.

– Молодец. – Савинков поощрительно улыбнулся и, пристально взглянув в глаза собеседнику, спросил: – Чем дальше заняться думаешь?

– Хотел бы приносить пользу партии, – ожидаемо отозвался Юзик.

– А где?

– Где партия распорядится. Но хотелось бы живого дела.

– А в терроре не хочешь работать?

Парень задумался. И этим снова произвел на Бориса впечатление скорее положительное. Время восторженных юношей, умеющих только броситься, обложившись динамитом, под колеса автомобиля объекта, прошли. Сейчас группе требовались боевики, умеющие не только жертвовать собой, но и думать. А таких у него имелось немного.

– Я сейчас в разыскных листах значусь, – неуверенно произнес Григулявичус. – Вы не подумайте, я не трус, я на любой риск готов. Но не хотелось бы подвести товарищей, понимаете?

– Понимаю.

– Ну вот, – Юзик пожал плечами. – А так хотел бы, конечно. Все же пропаганда – это неосновательно. Чтобы это зажравшееся стадо разбудить, надо пулей. Газетой их не тронуть, они газет не читают. Дома мы неплохо через границу «посылки» таскать наладились, и литературу перевозили, и оружие. И у военных оружие покупали, дружины готовили. Я стрелять умею, из револьвера, из ружья, даже из автомата стрелял. Связи среди пограничников есть, могу и с этой стороны заняться.