Айседора Дункан. Модерн на босу ногу - Юлия Андреева

Когда здание было готово, Айседора поместила сразу же в нескольких газетах объявления о приеме в школу талантливых девочек на полный пансион, с бесплатным обучением, на правах последующего удочерения. Неудивительно, что очень скоро возле виллы Дункан собралось столько желающих отдать своих ненужных малюток в добрые руки, что они реально перегородили проезд. Так что даже сама Айседора, возвращающаяся в это время домой в экипаже, была вынуждена остановиться в конце улицы и далее добираться пешком, протискиваясь между возками, деревенскими телегами и живой очередью.

«Здесь живет сумасшедшая дама, которая поместила в газетах объявление, что хочет иметь детей», – сообщил Айседоре словоохотливый извозчик, указывая в сторону ее виллы. Да уж, сумасшедшая.

Никаких вступительных экзаменов, никто даже не догадался проверить у детей музыкальный слух, чувство ритма, гибкость. Счастливая Айседора брала детей без разбора – понравилась мордашка, веселая улыбка, озорные глазки, или ребенок показался чрезмерно задумчивым и мрачным, так что просто захотелось развеселить… не было даже элементарного медицинского осмотра, который сумел бы показать, смогут ли дети априори учиться такому сложному и требующему немалых жизненных сил искусству, как танец. Должно быть, никогда ничем серьезным не болевшая Айседора считала, что и все дети обладают столь же сильным иммунитетом, впрочем, у нее самой ведь детей не было, а на соседских обычно смотришь, не когда те больные лежат в своих кроватках, а на прогулке, или когда те приходят к тебе в гости. В результате она набрала целый класс детей с врожденными либо сильно запущенными заболеваниями, самое время открывать лазарет, а не школу танцев.

На счастье как раз в это неспокойное время Айседора знакомится с хирургом Гоффом, который берется опекать дунканят бесплатно. Добрый доктор Гофф, знаменитейший эскулап своего времени, светила, на прием к которому следовало записаться заранее и заплатив уйму денег, которые сам доктор тратил на содержание подшефной детской больницы, которую он открыл под Берлином. А вот теперь еще занялся школой Дункан: «Здесь не школа, а больница. У всех этих детей наследственные болезни, и вы увидите, что потребуется громадный уход, чтобы сохранить им жизнь. Где уж тут учить танцам!» – привычно ругается себе под нос педиатр, ворчит, но не отступает, а привычно тащит на себе эту новую и не последнюю в его жизни тяжесть.

Как-то раз, когда Айседора танцевала в Гамбурге, после спектакля в гостиницу к ней заявился незнакомец во фраке и цилиндре, который, ничего не объясняя, всучил танцовщице завернутую в шаль девочку лет четырех. Не поздоровавшись и не представившись, господин нервно осведомился, намерена ли госпожа Дункан взять этого его ребенка, и, когда та испуганно кивнула, скрылся за дверью. Больше она не видела этого странного господина, что же до девочки, та, мало того что не умела разговаривать, так еще и оказалась серьезно больна, диагноз – воспаление миндалевидных желез. Малышка металась с жару, никого не зовя, а только тихо постанывая и печально глядя на Айседору огромными черными глазами. Три недели продолжалась борьба за жизнь незнакомой девочки, в течение которой две медсестры, Айседора и доктор Гофф поочередно сменяли друг друга, дежуря у постели больной круглые сутки. Их усилия не пропали даром, и в школе появилась новая ученица, молчаливая и загадочная, точно принцесса в изгнании, Эрика.

Меж тем быстро выяснилось, что, по всей видимости, придется отказаться не только от длительных заграничных турне, но даже от поездок по ближайшим городам, так как Айседора взяла себе за правило ежедневно проводить в школе два часа, которые посвящала танцу и развитию в детях творческого воображения.

Утро в школе начиналось занятиями гимнастикой, развивающей силу и гибкость всего тела, после шли уроки танца. Пытаясь обучить детей ритму, Айседора начала с того, что предлагала им маршировать всем вместе, потом ритмично бегать, останавливаясь или подпрыгивая в определенные моменты. Айседора водила детей на природу, показывая им изящные ветви деревьев, движение облаков, воспитанники попеременно представляли себя бабочкой или птичкой, весенней, летней или увядшей осенней травой, прорастающим зерном, тянущимся к солнцу и, наконец, распустившимся росточком. Детям такие уроки нравились, и все они были влюблены в своих учительниц.

Меж тем период восхваления Айседоры как музы танца внезапно сменился новым веянием, кто-то распустил слух, будто бы на спектаклях Дункан выздоравливают безнадежные больные, после чего в театральные залы, в которых она выступала, повелось приносить носилки с лежачими больными. Сама Айседора никогда не распространяла о себе подобной информации, но, с другой стороны, и не решалась выгонять верящих в нее людей. Каждый день возле школы Божественной Айседоры выстраивались страждущие, пришедшие в этот район Берлина с единственной целью – коснуться ее одежды. Впрочем, Дункан продолжала ходить с голыми ногами в сандалиях и белом хитоне, чем разительно отличалась от немок и походила скорее на существо из какого-то другого мира. А разве не так должны выглядеть ангелы?

На счастье, никому не пришло в голову организовать культ святой Айседоры, потому что это было уже слишком. Дункан и так разрывалась между школой и работой, постоянно ссорилась со своим импресарио, считавшим занятие с детьми пустой блажью. Но и это еще не все, свободное время она была вынуждена тратить на переговоры с будущими спонсорами своей школы, так как вдруг до нее дошло очевидное – затея со школой, пожалуй, по количеству расходов обгонит даже пресловутый храм в Греции. Кроме этого, было необходимо уделять внимание и настойчивым поклонникам, тем же студентам, которые приносили крайне мало денег, но зато делали Дункан, как бы это сказали сейчас, бесплатную рекламу. Как показывал прошлый опыт, студенты жаждали пламенных речей и эффектных жестов. В противном случае с ними нужно было бродить по кабачкам, поддерживая репутацию «нашей Айседоры». Однажды после спектакля, когда танцовщица уже порядком устала и хотела только одного – побыстрее добраться до дома, молодые люди выпрягли лошадей из экипажа и в который уже раз повезли Айседору по городу, требуя, чтобы она произнесла речь. Студенты остановились, Дункан поднялась во весь рост и, обозрев площадь, на которой они оказались, протянула руку к замершей в ожидании толпе:

«Нет более великого искусства, чем искусство скульптора. Но как это вы, любители искусства, позволяете так его профанировать в самом центре города? Взгляните на эти статуи! Вы – поклонники искусства, но если бы вы действительно изучали его, вы бы взяли ночью камни и уничтожили бы их. Искусство? Это искусство? Нет, это изображения кайзера!»

Призвав таким образом совершить акт вандализма в центре Берлина, Айседора чуть было не стала тем первым человеком, который бросил бы пресловутый камень, но, на ее счастье, появилась полиция, и статуи заодно с репутацией Дункан были спасены.

В Берлине у Айседоры неожиданно завязался новый роман. Незнакомый молодой человек ворвался в артистическую уборную после спектакля, с порога обвинив Дункан в том, что та де украла его идеи, начиная с движения и заканчивая прозрачным хитоном, голубыми занавесями и ее собственным идеальным телом. Это было уже слишком, и, сдерживаясь из последних сил, Айседора сообщила незваному гостю, что и не думала воровать у него, да и вообще не имеет представления, с кем разговаривает. Непрозрачно намекая, чтобы тот хотя бы представился.