Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки - Мэрилин Монро - Эндрю О'Хоган

Я, несомненно, стал важной частью жизни на бульваре Уилшир. Вечеринка Фрэнка оказалась ужином на четверых в «Массо энд Фрэнке». Натали тоже пригласили, и у меня сложилось впечатление, что Синатра просто хвастается своими любимыми девчатами перед приятелем-мафиози по имени Фрэнк Десимоне, который носил очки и представился адвокатом Фрэнка. Итак, нас было пятеро. Поговаривали, что адвокат средь бела дня убил Хуки Ротмана на заднем дворе галантерейной лавки Микки Коэна на бульваре Сансет. Одет он был безукоризненно: шелковый галстук, английский костюм. Синатра долго разглагольствовал о позднем Уиттакере Чемберсе: мол, какой он подонок, какая фальшивка. Одновременно он заказывал девушкам еду, настаивая, чтобы они попробовали то одно, то другое блюдо.

— Послушай, сладкая, вот это обязательно попробуй! Непременно. Я про кабачки. — Он посмотрел на официанта: — Только вели Бобу жарить на свежем масле.

— А можно мне рисовый пудинг? — спросила Мэрилин.

— Ты спятила? А? — Он перевел взгляд на второго Фрэнка и пожал плечами. — Ох уж эти дамочки. Ты слышал, Фрэнк? Ушам своим не верю! Эти девчонки уже и есть разучились. Да что там есть — жить! Десерт им подавай перед рыбой, от пасты нос воротят. Вот дуры. Эй, Клайд! Сделай милость, принеси этой леди фирменные креветки и салат «Делюкс». Потом — спагетти с мясным соусом.

— Ух, Фрэнки! Да в меня столько не влезет! — воскликнула Мэрилин.

Натали нервно рассмеялась и отхлебнула бурбона из большого стакана.

— Бред какой-то. Невозможно понять этих девок! — сказал Фрэнк. — Ну и бред.

— Я буду печеное яблоко, — сказал Адвокат. Все слова он произносил угрожающе мягким голосом. Фрэнк посмотрел на него, но — странное дело — ничего не сказал.

Наконец он выдавил:

— А шпигованная телятина как же?

— Я буду печеное яблоко.

На миг мне захотелось, чтобы девочки тоже набрались храбрости и ответили Фрэнку. Но он внушал им страх. Тем вечером за столом никто не стонал и не хныкал, однако и Мэрилин, и Натали явно были напуганы. Синатра смахнул с галстука ниточку и улыбнулся — как будто улыбкой можно было поправить дело.

— Чемберс, — сказал он, — ну и подлец. Можешь себе представить? Он дал показания в сорок восьмом. Поднял на уши всю страну, ей-богу. Сдал своих лучших друзей.

— Мы живем в великой стране, Фрэнк, — сказал Адвокат.

— Не спорю.

— В великой стране. Может, кому-то и хочется, чтобы в стране заправляли коммуняки, а? Может, кому-то надо, чтобы эти нехристи пришли и захватили наши школы, а? Знаешь, Фрэнк, мне нравится быть американцем. Прямо до слез. Я не хочу, чтобы какой-нибудь долбаный русский коммуняка указывал мне, как жить.

Мэрилин погладила меня по спинке. Мне неудержимо захотелось внести кое-какие поправки в рассмотрение дела.

— Уиттакер Чемберс перевел «Бэмби», — сказал я.

Мэрилин погладила меня еще раз.

— А вы знали, что Уиттакер Чемберс перевел «Бэмби»? — спросила она. (Ух ты! Мы делаем успехи!) — Очень интересный писатель.

— Да плевать я хотел, какой он писатель! — взорвался Фрэнк. — Шпион и доносчик! Ну и бред. Может, еще почетный орден ему вручим? Нет, ты слышал, а? Перевел «Бэмби»!

— Шикарная книжка, — сказал Адвокат. — Мои дети плачут, когда им читают «Бэмби». Я тоже его обожаю. Вообще я не очень люблю животных. Я их ненавижу. — Он кивнул в мою сторону: — Собак особенно не перевариваю. Но тебе прощаю, потому что ты красотка. А так я презираю собачников. Большинство из них — трусы, которым слабо кусаться самим.

— Силы небесные! — воскликнул Фрэнк. — Собачники!

Мэрилин потихоньку напивалась, и Натали тоже. Обе нервничали из-за Синатры, а Синатра нервничал из-за Адвоката — словом, вечеринка в «Массо энд Фрэнк» не удалась. Натали заговорила о Казане и его последнем фильме, в котором ей удалось выразить все свои чувства к матери. От Казана перешли к Страсбергу и к тому, чем занималась Мэрилин в Нью-Йорке; Натали мастерски, исподволь подрывала ее веру в себя.

— Ах, вокруг «Анны Кристи» столько шума подняли! И совершенно зря, тебе не кажется?

— Нет, нисколько. Чудесная пьеса.

— О'Нил слишком истеричен. Впрочем, что я понимаю? Но для меня это чересчур. Клянусь Богом, его пьеса будит в людях самое плохое. — Натали улыбнулась. — В смысле она наталкивает на… как это говорят?., непотребные мысли.

Мэрилин дрожащей рукой спихнула меня на пол. Я услышал, как Фрэнк спросил у Натали, что нового у Мадды. Как выяснилось, она вышла на тропу войны: отец недавно запретил держать в доме собак.

— Он каждый день напивается. А Мадда теперь убеждена, что русские вступили в заговор с НЛО.

— Умница, — сказал Адвокат.

Несмотря на все различия, в Натали было то, чем природа столь щедро наделила ее мать: не только славянская паранойя, но и неотступное чувство собственной ущербности. Вероятно, большую его часть Натали унаследовала от Ника, стрелка-алкоголика из Шерман-Оукс, но у меня сложилось впечатление, что американский рай свел с ума всю семейку. Сравнивать одних хозяев с другими подчас бесполезно, однако псу очень сложно не зацикливаться на прошлом — а уж псу-путешественнику и подавно. Поэтому должен сказать, что дом Гурдинов стал для меня своеобразным чистилищем — местом, где чувствуешь равную невозможность как счастья, так и уверенности в чем-либо. Мне совсем не плохо там жилось, но я даже представить не могу, скольких собак миссис Гурдин отправила в Америку в состоянии глубокого нервного истощения.

Синатра незаметно снял под столом один ботинок и нервно тыкал большим пальцем в глиняную напольную плитку, пачкая пылью носок. Натали к тому времени уже несла настоящий пьяный бред о своей Мадде: как та отвергала любую помощь со стороны и как Ник допился до того, что возомнил себя неизвестным сыном Романовых. В смехе Натали зазвучали яростные нотки. Она переводила взгляд с одного собеседника на другого, мечтая добиться хоть какого-нибудь одобрения, потом вновь заливалась смехом и в конце концов заговорила голосом матери из последнего фильма Казана.

— Так, Уилма Дин, — сказала она, — я должна с тобой поговорить. Мальчики не уважают девиц, которые позволяют им слишком много. В жены они берут только порядочных девушек. Уилма Дин, не слишком ли далеко вы зашли?

— Бог мой, детка, да ты напилась! — сказал Синатра.

Когда с «Великолепием в траве» было покончено и Натали взялась за Бобби Кеннеди, Синатра расшнуровал второй ботинок. Тем временем Адвокат аккуратно положил руку на бедро Мэрилин и принялся его поглаживать. Я опустил голову и понюхал пустой ботинок, но он ничем не пах. Мне вдруг вспомнилась «Тайная вечеря», прекрасная картина Тициана, — апостолы на ней были куда щедрее на объедки со стола.

В принципе мне хорошо на море — и было хорошо тогда, в Нью-Йоркском заливе, когда мы отправились на Стейтен-Айленд, — если только не приходится терпеть общество таких же маленьких собачек, защищенных от тайных колебаний воды тоннами чугуна. Но глубина меня пугает[41], и по этой причине мне нелегко пришлось в Калифорнии: Мэрилин обожала пляж Санта-Моники, потому что он напоминал ей о счастливом детстве. Она прекрасно плавала и считала такой отдых приятным и незатейливым. Из меня же отдыхающий вышел неважный. Как и все собаки, я ничего не имею против нескольких часов праздного безделья, но пляжи, солнечные ванны, мороженое? Увольте. Загорание для меня сравнимо с бесконечным поджариванием на вертеле, сущий ад, а маячащая вдали вода — постоянный источник ярко выраженной тревоги. Собаке не всегда легко разобраться, где кончается ее собственное «я» и начинается хозяйское, но особые отношения с водой позволили мне понять, что страхи Мэрилин отличаются от моих.