Путешествие в полночь - Мила Нокс

Красный. И все.

Змеевик выдохнул, заправил волосы за уши и прислушался к лесу. Вдалеке за купами деревьев клубился дым, слышались приглушенные вскрики. Он тронул Тео за локоть:

– Нужно искать дальше. Но сначала…

Вик нагнулся над ручьем и наспех смыл с лица кровь. Потом вступил в ручей и принялся шаркать по каменистому дну, счищая налипшую на сапоги болотную грязь. Теодор тоже вошел в воду и опустил руки в холодный, свежий поток.

Вдруг Вик усмехнулся и шепнул:

– Дика. – Помолчал и добавил громче: – Клянусь своим жалким куском сердца, она пырнула его. Ну, точно, пырнула! Нет, просто так ее не возьмешь!

Он достал нож, оглядывая желтоватую рукоятку с особой нежностью.

– Только как они его не отобрали?

Теодор представил, как ужасный кэпкэун, которого они вдвоем еле завалили даже раненого, открывает клетку, и кто-то из девушек встает, а огр бросается на нее… Теодор взял себя в руки. Он даже не представлял, какой ужас испытали девушки в плену. Ведь они не знали, что Тео с Виком пошли за ними. Не знали, что их попытаются вызволить.

– А вдруг те следы, по которым мы шли, все кэпкэунские? – с ужасом осознал Теодор.

– Отпечаток ладони точно не его, – мотнул головой Змеевик. – А все остальное – да, вполне может быть. Вон какие раны, крови много потерял. Ну сам посуди: зачем ему забираться сюда просто так, да еще порезанному? На общину напали, он должен был драться с сородичами. Может, Дика и Санда воспользовались суматохой? Пырнули часового и сбежали, а он побежал вслед? Кто знает, что произошло… Так или иначе, но мы видели Санду и Дику в клетке за несколько минут до того, как зазвучала трембита. Стало быть, у кэпкэунов не было времени проглотить их. Особенно Дику. Она бы точно встала им поперек горла так, что они бы еще полчаса пытались ее протолкнуть.

Змеевик ухмыльнулся, будто мысль о том, какая Дика строптивая и ненормальная, его безумно радовала. «Вот точно, странный он принц, – подумал Тео. – Обожает лягушек, это я могу понять. Ну, змей всяких, ладно. Но чтобы влюбиться в Шнырялу… Это надо быть совсем больным на голову. А с виду нормальный. Вроде».

– Так что они где-то здесь. – Змеевик тряхнул мокрыми косицами и огляделся. – И нам нужно найти их прежде, чем победившая община примется обшаривать окрестности.

Теодор провел рукой по лбу. Ему казалось, он сейчас упадет прямо в ручей: усталость навалилась – не передать. Дышал еле-еле, от каждого вздоха ныли ребра. Сними сейчас он плащ, свитер и рубаху, на теле живого места не увидит. Только синяки, расцветающие там и сям…

Казалось, дни, когда он жил с родителями и Севером, бродил по Трансильвании, играл на флуере, канули в прошлое лет сто назад – и все, что было после, относилось к другой жизни, в которой он стал другим Теодором. Лучше или хуже? Он не знал. Но что другим – точно.

И этот новый Теодор жил войной.

Змеевик зашагал вперед, приглядываясь к прибрежным растениям, касаясь рукой то камней, то стрел диких ирисов. Теодор двинулся следом, охая и хватаясь за бок. Он мельком глянул на ирисы. Красивые цветы. Тео помнил, что они ярко-синие, точно небо поутру, и отвернулся.

Ирисы были черные.

Теодор понял, что что-то не так, когда коснулся лица рукой.

Щека оказалась влажной. Он удивленно тронул лоб – нет, рана от пули Вангели затянулась. Он посмотрел на правую ладонь, затем на левую – и увидел длинный порез от впадины между большим и указательным пальцем до самого запястья. Будто кто рассек кожу точно по линии жизни, и теперь из ранки сочились и падали в воду темные капли.

Как он не заметил прежде?

Теодор сжал руку в кулак, надеясь, что кровь сама остановится. Перевязывать было нечем. Да и пустяк рана-то, хоть и длинная. Кэпкэун достал или сам где поцарапался? Ох уж эта Полночь, все здесь кусает, жалит, бьет, добра ждать неоткуда. На всю чернющую Полночь только одно светлое пятно – Кобзарь: в броской смешной одежде, неунывающий и улыбчивый настолько, что, кажется, у него другого выражения лица и нет, только улыбка. Зато улыбаться он умеет на все лады – укоризненно, насмешливо, игриво, задумчиво…

Тео брел, поскальзываясь на камушках, пять минут, десять… Кровь не останавливалась. Хуже всего было то, что она в изменившемся зрении Тео была теперь черная. «Будто мертвячья», – содрогнулся он.

– Смотри-ка, – Змеевик указал на покатый берег впереди, – там ирисы обломаны. Ох уж эти барышни: как хору танцевать – сама грация, а скрыться в лесу – будто медведь ломился.

Вик покачал головой. Тео отметил, что в речи парня все чаще и чаще всплывают шутки – и порой под стать Шнырялиным. Точно говорят: с кем поведешься… Да и лицо парня – каменное в начале похода, все чаще и чаще выражало эмоции. Тео не раз уже замечал, как, бывало, Шныряла скорчит рожу или хохотнет, и на лице Вика что-то такое похожее отразится. Бледной тенью, но таки отразится. Глядишь, неделю-другую с ними поошивается и начнет городить всякое разное! Ну как Шныряла, а ей палец в рот не клади, вечно такое ляпает, аж уши сворачиваются.

Они прошли еще немного.

– Стой! – шепотом крикнул Тео и замер. Он четко видел на илистой глине отпечаток. След небольшого ботинка. Змеевик, подергивая широкими плечами, подошел и тоже уставился под ноги. И тут…

– Ох уж эти парни! Как барышня в праздник украсит себя монистом, так сразу кривятся: зачем столько цацек? А как в опасное путешествие отправляться, где нужно быть бесшумным и осторожным, так сразу: «Где мои чертовы кольца? Срочно украсить всю башку, чтобы каждая тварь за версту слышала: гром гремит, коса трясется – Змеевик в лесу крадется!»

Змеевик, ошеломленно хлопавший глазами, вдруг запрокинул голову и расхохотался. Впервые за все путешествие, в полный голос. Но от Тео не укрылось, что в смехе было облегчение.

Они выбрались на берег с примятыми ирисами и в лунном свете разглядели у большого камня, полускрытого густым терновником, стоявшую на коленях Санду. Тео увидел ее большие, радостно удивленные глаза на белом лице. Едва Теодор столкнулся с ней взглядом, хоть меж ними и было еще много шагов, сердце так и ухнуло в груди, так и забилось. Болезненно и гулко, точно колокол. В животе екнуло, голова пошла кругом от радости.

Живая!

Живые!

Опомнившись, Теодор бросился к Санде, хлопая полами плаща, путаясь ногами в длинной осоке. Но Вик его опередил. Парень в два счета оказался возле камня, мельком кивнул Санде, обогнул колючие заросли терновника и застыл.

Санда вскочила на ноги и, только Теодор успел столкнуться с ней взглядом второй раз, отчего сердце вновь ухнуло, бросилась ему навстречу. Теодор, не соображая, что делает, наклонился, и одна ладонь девушки легла на его плечо, другая скользнула за спину, нежная щека прильнула к его изуродованной щеке… И Тео задохнулся от какого-то неведомого, щемящего чувства, которое, казалось, вот-вот поднимет его высоко над землей; это чувство хлынуло откуда-то из самых глубин души и сметало все на своем пути, словно волна кровавого тумана, но совсем другое, совсем другое… Какая-то огромная радость вперемешку с болью и страхом.