Чужие дети - Диана Машкова

Та была по-прежнему всем недовольна. Кругом «дерьмо», «говно», всюду плохо. Катя не могла отделаться от странного чувства: словно она забрала Юлю не из детского дома, причем по ее собственному горячему желанию, а украла самым коварным образом из царского дворца. Все было не так и не то – еда, обновки, развлечения. Даже Настя порой косилась на сестру в недоумении, хотя и сама была весьма избалованным ребенком. Суп Юля принципиально не ела. Воду ни в коем случае не пила. Никакой рыбы, никакой печени и тем более овощей. Какая еще каша?! Не хочу и не буду! Катя, смертельно устав уговаривать и слушать в ответ отповеди про «дерьмо», договорилась с самой собой по принципу: есть захочет, поест. А иначе можно было сойти с ума. В итоге если дома было только то, что Юлька считала «несъедобным», она запросто ходила голодной и день, и два. Пила молоко, и на этом все. Катя знала, что в детстве девочка пережила периоды, когда еды не было по нескольку дней, и это странным образом не испортило ее желудок, зато приучило к долгому голоданию. Но если в доме появлялось то, что Юля любила, блюдо съедалось с бесконечными добавками и без остатка. Не важно, что семья в итоге ее обжорства останется голодной. С кровной мамой она так и жила: «то густо, то пусто». Когда еда была, привыкла наедаться впрок. А если холодильник оставался пустым, да еще и мама пропадала бесследно на несколько дней, нужно было продержаться без пищи. Юля это умела.

Катя заметила, что следом за приемной дочерью и Настена, и даже маленькая Машуня, начали жадно поглощать то, что у них считалось вкусным. Потому что если сразу не съесть, то через час уже ничего не будет – Юля придет и доест. Она ела до тех пор, пока сковорода не пустела и не оставалась, грязная, стоять на плите. Помыть за собой посуду в голову приемной дочери по-прежнему не приходило. Катя и объясняла, и просила питаться нормально, но все это было бесполезно. Еще один код выживания глубоко въелся в подсознание Юли и не желал оттуда вылезать. «Еда не предаст, – постоянно повторяла она и добавляла: – В отличие от людей». И невозможно было ничего с этим сделать – привычку многих лет жизни не перестроишь за несколько месяцев. Катя поняла, что единственный способ выжить самой и не разрушиться – перестать нервничать из-за пищевых нарушений ребенка. От голода Юля не умрет, это уже проверено, а все остальное должно настроиться постепенно, нужно беречь силы и ждать.

Но именно с силами у Кати начались вдруг серьезные проблемы – их неоткуда стало брать. Она разрывалась между новой работой и домом, в котором все теперь было вверх дном. Раньше ежевечерние разговоры с Владом давали энергию, а нормальные супружеские отношения возвращали к жизни после тяжелого рабочего дня. С приходом Юли пропало все – и беседы, и совместные выходы в свет, и даже секс. Катя и Влад больше не находили времени друг для друга. Они стали жить как соседи по квартире.

Мама Кати, которой пришлось все-таки признаться в появлении Юли, профессионально подливала масла в огонь. Она, в отличие от прежних времен, повадилась теперь приезжать «в гости» каждые выходные. Садилась за стол и несколько часов подряд наблюдала за тем, что творится в доме. Как в цирке. И Катю это немое присутствие раздражало куда больше, чем все Юлины выкрутасы, взятые вместе.

– А я тебя, дуру, предупреждала! – в одно из воскресений изрекла Елизавета Петровна перед уходом.

– О чем? – Катя вскинулась: нервы и без того были накручены до предела.

– Плохая девка, – с видом эксперта выдала мама, – испорченная.

– Мама, ну что ты такое говоришь?

– Вижу я этих детдомовских насквозь, – мама ничуть не стеснялась присутствия Юли, – сколько волка ни корми…

– Да при чем тут волк?! – Катя не выдержала. – Ребенок только пришел в семью, адаптация в самом разгаре!

– Ты что, слепая? – Мама ткнула указательным пальцем в сторону Юлиной комнаты: – У нее злые глаза!

– Тебе это кажется, – зашипела Катя, – не смей оскорблять мою дочь!

– Поучи меня еще, – Елизавета Петровна взорвалась, – нельзя было приводить в дом эту неблагодарную тварь.

– Мама! Прекрати! Юля может услышать!

– И что? – Мама повысила голос до демонстративного крика, чтобы Юля услышала наверняка. – Ей-то все равно. Она никого не любит, кроме родной матери, которая сидит в тюрьме!

– Гос-с-споди! – Катя хотела только одного: провалиться сквозь землю. – Как будто ты сама все то же не пережила! Ей больно, ты понимаешь?

– Я понимаю только то, что ты пригрела змею на груди! Испортила жизнь своему мужу и детям.

Катя в тот день не выдержала, выпроводила собственную мать из дома с просьбой больше не возвращаться. А потом долго плакала, закрывшись в спальне, и прокручивала в голове каждое ее слово. Кому как не матери знать, как сильно разрушает ребенка жизнь в детском доме. А что, если злость и агрессия Юли, вкупе со жгучей ненавистью ко всему белому свету, никогда уже не пройдут? Вдруг они стали ее природой? И что, если даже в далеком будущем привязанность, на которую Катя надеялась и ради которой готова была сегодня многое терпеть и прощать, никогда не возникнет? Тогда и она сама, и ее семья останутся для Юли бездушным источником материальных благ. Средством выживания, но не более того.

Юля прекрасно чувствовала отношение Елизаветы Петровны и отвечала ей лютой ненавистью. Когда они, еще до отлучения матери Кати от дома, оказывались в одной комнате, искры ненависти так и летали. Неприязнь окружающих Юля сканировала четко и тут же отражала ее как зеркало, усиливая эффект в несколько раз. Странно было, что она так легко считывала в людях ненависть к себе, но не могла угадать в них других, лучших эмоций. Или просто была не способна в это поверить? Иначе давно бы уже разглядела Катины чувства.

Несмотря на весь ужас совместной жизни, постоянные обиды и душевные раны, Катя желала приемной дочери только добра. Прошло совсем немного времени, а она уже любила Юлю какой-то необъяснимой любовью – пока еще юной, болезненной и тревожной. Той, которая оберегала и защищала, но не позволяла присвоить себе. Это было сложное чувство. С множеством ограничений и нюансов. А кроме всего, было очень непросто любить дикобраза, готового выставить все иглы в любой момент. Временами на Катю накатывало отчаяние. Ей казалось, что она никогда не сумеет пробраться сквозь эту броню, физически не доживет до ответных чувств…

В тот день Юля пришла из школы заплаканная. Бросила портфель у порога, торопливо стянула кроссовки и убежала к себе. Катя долго ходила под ее дверью, прислушивалась к всхлипам и стонам, прежде чем решилась зайти. Она постучала. Никто не ответил. Тогда приоткрыла дверь и заглянула в спальню. Девочка лежала на постели вниз лицом, ее плечи вздрагивали от рыданий, а сама она казалась, несмотря на почти взрослую оформившуюся фигуру, крошечной и беззащитной.

– Юля, кто тебя обидел? – Катя осторожно присела на краешек кровати и положила руку дочке на плечо. В первую очередь в голову пришли мысли о новых проблемах в школе. Первую волну, когда Юля пришла в класс и родители детей стали возмущаться появлением у них «детдомовской», Кате удалось погасить. Она поехала к классному руководителю и целых два часа рассказывала об особенностях детей-сирот, о последствиях пережитых травм и отказов. Даже подарила две книги – психолога Людмилы Петрановской «К вам в класс пришел приемный ребенок» и свою, «Сломанное детство»