Больше чем любовь - Дениз Робинс

Я опустилась на колени и прижала его к себе, отказалась встать и поехать домой, когда Ричард потянул слегка меня за руку, прося об этом. В состоянии шока я наговорила ему много несправедливых и обидных слов.

— Уходи, Ричард, уходи. Ты не любишь меня, ты любишь только Роберту. У меня никого больше нет, никого… Я хочу умереть!

— Бедняжка моя, я бы все отдал на свете, чтобы вернуть его. Но ведь ты понимаешь, что это бесполезно. Он умер сразу же, на месте. По крайней мере, думаю, он даже не успел ничего почувствовать.

Я не могла выговорить ни слова, просто повернулась к нему и обняла за шею. Затем молча уткнулась Ричарду в плечо. Он сказал:

— О господи, сколько всего свалилось на наши плечи. Только не плачь. Я сделаю все, что угодно, чтобы только ты не плакала.

Я сразу почувствовала, как мне становится легче от его искренних слов. Как я несправедливо поступила с ним, сколько неприятного ему наговорила. Я снова обняла его и попросила извинить меня за это. Сказала, что люблю его и понимаю, что он тоже сожалеет о смерти Джона. Ричард погладил меня по волосам и проговорил:

— Знаешь, я рад, что это случилось во Фрейлинге, а не в Лондоне. Мы похороним его здесь под деревьями у озера. Ему так нравился сад. А теперь он и сам станет частицей Фрейлинга навсегда.

Разумеется, мне тяжело было возвращаться к себе домой, видеть миску Джона, его корзинку. Ричард понял это и принял соответствующие меры.

— Ты не возражаешь, если мы сегодня остановимся в «Голден Хинд», ангел?

От его неожиданного предложения мое сердце забилось чаще.

— Но, дорогой, ты ведь должен ехать в Ракесли.

— Нет, я останусь сегодня с тобой, — возразил он. — Как тебе небольшой паб у реки? Помнишь, мы останавливались там на ночь прошлым летом?

Разумеется, я помнила это место. Я помнила каждое место, где мы когда-либо бывали с Ричардом, помнила каждый час, проведенный вместе. Я, разумеется, не стала возражать. Сейчас я чувствовала себя слишком несчастной и слабой. Итак, мы отправились на ночь в «Голден Хинд», и мое возвращение в квартиру было отложено еще на двадцать четыре часа.

Этой ночью я лежала в постели без сна. Ричард дремал рядом. Я же смотрела в окно и слушала шелест ручья, который бежал сразу же за гостиницей. И, несмотря ни на что, ощущала себя счастливой оттого, что Ричард был со мной, что он был моим любовником.

Я приподнялась на локте и стала рассматривать его лицо. В свете луны он казался невероятно молодым и красивым. И он принадлежал мне. Я вдруг внезапно почувствовала, как у меня кольнуло в сердце, — зачем я только наговорила ему столько всего неприятного там, во Фрейлинге, когда погиб Джон. Как я ужасно вела себя. Ведь для меня имел значение только один человек. Только Ричард.

Я снова легла на спину и, глядя в потолок, начала молиться, чего не делала никогда с тех пор, как оставила Хоули-Уэй.

— Прости, Господи, если я согрешила… только оставь мне Ричарда. Будь милосердным, оставь мне его, — снова и снова повторяла я.

Я не имела права просить Господа о счастье, ведь четыре года назад я преступила его закон. И тем не менее мысль о том, что Ричард может оставить меня, казалась просто невыносимой. Он был единственным близким мне существом во всем мире. И я продолжала молиться.

Ричард внезапно проснулся и сонными глазами посмотрел мне в лицо.

— Неужели ты так и не заснула, ангел, — прошептал он. — Ты должна хотя бы немного поспать. Хватит думать. Слышишь?

— Не беспокойся, — сказала я. — Со мной все в порядке.

Он обнял меня и прошептал:

— Ты счастлива со мной?

Я прошептала в ответ:

— Да… очень… вот так с тобой. И буду… всегда.

— Мы всегда будем с тобой вместе, Роза-Линда. Не бойся потерять меня.

Ричард хотел купить для меня другую собаку, но я даже слышать об этом не хотела. Когда я убирала его вещи — корзинку, миску, игрушки, то вдруг поняла, что никто не сможет заменить его. Ради Джона я постоянно приносила всякие маленькие жертвы. Могла зимой встать с кресла из-под теплого пледа и пойти с ним на улицу, ради него мы с Ричардом порой отказывались ехать куда-нибудь или подбирали гостиницы, где разрешалось останавливаться вместе с собаками. Ради другой собаки я вряд ли захотела бы сделать это. Со временем я снова привыкла жить одна. На работе у меня все шло хорошо. Очень быстро я стала незаменимой, получив такой же статус, какой имела при Диксе. Доктор Кайя-Мартин отличался внимательным отношением к персоналу и щедростью натуры, а поэтому очень скоро моя зарплата стала увеличиваться.

Снова мне приходилось ждать Ричарда, когда он придет ко мне и возьмет с собой куда-нибудь. Чтобы легче переносить одиночество, я придумала себе игру, как будто Ричард работает коммивояжером, а я его жена, ждущая мужа из командировки. По-прежнему нас мучила боль расставания и радовал восторг встреч.

Я становилась старше. Мне уже было почти тридцать. Мысли о моем возрасте начинали меня пугать. Маленькая Розалинда Браун стала уже тридцатилетней женщиной! Я по-прежнему выглядела намного моложе своего возраста. Только теперь я оценила преимущества своего внешнего вида. Ричард все время поддразнивал меня по поводу моего приближающегося дня рождения, хотя самому ему должно было исполниться уже сорок.

У него появилась легкая седина на висках, но он с легкостью относился к своему возрасту. Его это нисколько не тревожило. Однажды он сказал:

— Знаешь, дорогая, что меня удивляет больше всего? Пожалуй, только возраст моей дочери. Мы остались почти такими же, а Роберта выросла. Скоро она не будет так сильно нуждаться во мне. Мне кажется, я потерял свою дочь в тот день, когда Марион настояла на том, чтобы отрезать ей косички. Посмотри… вот… Это ее последняя фотография.

Он протянул мне фото дочери, и я с остановившимся сердцем стала ее разглядывать. Роберта по-прежнему была очень симпатичной. Глазами и отдельными чертами лица, фигурой Берта напоминала мать, и тем не менее создавалось впечатление, что походит она скорее на отца. Ее волосы стали темнее. И меня почему-то радовал тот факт, что она не была блондинкой, такой же, как Марион. Я вернула фотографию Ричарду и сказала:

— Она будет очень привлекательной женщиной.

Он вздохнул и убрал снимок в портфель.

— Может быть, и я очень надеюсь, что она не слишком будет страдать из-за этого.

Я вздохнула, очень хорошо понимая, что он имеет в виду.

— Почему так часто случается, что внешняя привлекательность обрекает человека быть несчастным, приносит только боль? Почему обычные люди живут гораздо счастливее? А если тебе еще дан ум и умение чувствовать? Тогда твой путь всегда только боль. Почему, Ричард?

— Потому, дорогая, что Господь распределил всем все поровну. Если тебе дано так много, то ты просто обязана заплатить за это. Чем меньше дано, тем скромнее плата, тем счастливее человек в своем неведении. А страдание — это и есть расплата за то многое, что ты получила.