Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

Ничего удивительного не было в том, — продолжал Наполеон, — что через некоторое время я приказал во время военной операции тому же артиллерийскому офицеру с теми же пушками и при схожих обстоятельствах дать залп одновременно из восемнадцати или двадцати пушек в группу офицеров, собравшихся вместе. В результате генерал Сен-Прист, ещё один француз, предатель, но человек не без таланта, занимавший командную должность в русской армии, был убит вместе со многими другими. Ничто, — продолжал император, — не является более губительным, чем одновременный залп из дюжины и более пушек в группу противника. От выстрела одной или двух пушек можно спастись, но от одновременного залпа нескольких пушек это почти невозможно.

После Эслинга, когда я приказал моей армии занять остров Лобау, в течение нескольких недель было достигнуто соглашение о прекращении огня по общему и молчаливому одобрению солдат с обеих сторон, но без участия генералов. Это прекращение огня не принесло какой-либо пользы и привело только к гибели нескольких несчастных часовых. Ежедневно я разъезжал по позициям, занятым моей армией, то в одном, то в другом направлении. Однако однажды, совершая верховую рекогносцировку местности вместе с Удино, я на минуту остановился на самом краю острова, на том месте, которое находилось на расстоянии почти ста пятидесяти метров от противоположного берега, где были позиции врага. Нас заметили и, узнав меня благодаря моей шляпе и серой шинели, навели на нас пушку с трёхфунтовым ядром. Ядро пролетело между мной и Удино в непосредственной близости от нас. Мы пришпорили наших лошадей и поспешили уехать прочь. При существовавших обстоятельствах проявление боевой активности было немногим лучше, чем элементарное убийство, но, если бы они произвели одновременный залп из дюжины пушек, они убили бы нас».

Граф Бертран вернул капитану Попплтону письмо Наполеона, на глазах капитана сломал печать на письме и заявил, что теперь оно может в таком виде быть отправлено сэру Хадсону Лоу.

Адмирал прислал в Лонгвуд немного апельсинов.

14 декабря. Наполеон чувствует себя очень нездоровым. Очень тяжело перенёс ночь. Когда в одиннадцать часов вечера пришёл в его комнату, то увидел его лежащим в постели. «Доктор, — сообщил он мне, — прошедшей ночью у меня был нервный приступ, я находился в тревожном состоянии и провёл бессонную ночь. У меня сильно болела голова, и помимо моей воли я находился в состоянии постоянного возбуждения. В какие-то моменты я терял сознание. Я поистине думал и надеялся, что наступит более сильный приступ, который сведёт меня в могилу до наступления утра. Мне казалось, что на меня словно надвигается апоплексический удар. Я почувствовал головокружение, тяжесть в голове (словно она была перенасыщена кровью) и желание встать во весь рост. Я ощущал жар в голове и вызвал своих слуг, чтобы они стали лить на мою голову холодную воду. Сначала они даже не поняли, зачем мне это требуется. Потом, когда они начали лить на меня воду, то она мне показалась горячей и пахнущей серой, хотя на самом деле она была холодной».

Выслушав его, я обратил внимание на то, что у него обильно выступает пот. Я порекомендовал ему принять меры, чтобы способствовать потоотделению. К этому времени его головная боль значительно уменьшилась. После того как я порекомендовал ему всё, что считал необходимым и полезным, он сказал: «Кое-кто живёт слишком долго». Затем он заговорил о похоронных обрядах и добавил, что, когда умрёт, то хотел бы, чтобы его тело предали огню. «Это самый лучший способ, — заявил он, — так как тогда труп не принесёт каких-либо неудобств, а что касается воскрешения, то это должно быть совершено чудом, и тому, кто властен совершить подобное чудо, будет легко воссоединить останки тела и составить вновь из пепла тело умершего».

15 декабря. Имел продолжительную беседу с сэром Хадсоном Лоу о делах Лонгвуда и о состоянии здоровья Наполеона. Его превосходительство заявил, что он полагает, что именно граф Бертран сообщил графу Лас-Казу, что он (сэр Хадсон) вышлет его с острова, если он будет настойчиво продолжать писать письма с дальнейшими клеветническими суждениями по поводу того, как плохо обращаются с генералом Бонапартом. Он потребует, чтобы он (Бертран) понёс ответственность за последствия своего поступка. Губернатор также заявил, что, поскольку речь зашла об ограничениях, на которые поступают так много жалоб, то в действительности всё в дело в том, что существует несколько отличный подход к их толкованию; так, что касается запрещения вести беседу с местными жителями, на которое жалуется генерал Бонапарт, то это был не приказ, но всего лишь просьба.

Губернатор также добавил, что Лас-Каз попытался отправить секретное послание с обвинениями против него, что равносильно удару ножа в спину человека, и что французы должны понимать, что они писали ложь, так как в противном случае они бы не боялись писать письма в Англию, используя его посредничество, поскольку он сам предлагал направлять письма через него. В своём разговоре с Бертраном он всего лишь упомянул, что в соответствии с имеющимися у него инструкциями ему следовало бы выслать Лас-Каза с острова вследствие писем, которые тот написал. Инструкции, полученные им, объяснил губернатор, были такого рода, что невозможно провести различие между пунктами, указывающими на необходимость относиться к генералу Бонапарту с большой снисходительностью, и пунктами, предусматривавшими правила и ограничения, несовместимые с первыми. Он в связи с этим запросил в своём письме министрам дальнейших разъяснений, а также рекомендовал уменьшение существующих ограничений.

16 декабря. Виделся с Наполеоном, которому сообщил то, о чём просил губернатор. Наполеон заметил по этому поводу: «Он вернул письмо с жалобами, посланное ему Монтолоном, отказавшись переправить письмо далее, в Англию; он сообщил Бертрану, что он откажется принимать письма, в которых я не именован так, как желает его правительство; и он прислал через своего начальника штаба меморандум с угрозой высылки с острова всех тех, кто осудит деятельность его и его правительства; вне зависимости от того, что именно он дал понять Бертрану, Лас-Каз, если будет продолжать жаловаться, будет выслан с острова Святой Елены. В указаниях, подобным тем, которые он получает, всегда должны быть очевидные противоречия и предоставленные на усмотрение большие полномочия; но он всё интерпретирует в наихудшем варианте и там, где есть возможность ужесточить исполнение любого указания инструкций, которое с таким же успехом можно и смягчить, он наверняка предпочтёт выбрать первое. Вот уж действительно человек, которым вместо души правит одна злоба. Он, возможно, уже видит, что зашёл слишком далеко, и теперь хочет одиозность своих действий приписать своему правительству».

18 декабря. Вместе с г-ном Бакстером навестил графа Лас-Каза и его сына. Граф сообщил мне, что губернатор разрешил ему вернуться, при определённых условиях, в Лонгвуд, но он до конца не решил, что он должен делать. Молодой Лас-Каз рассказал, что его отец опасается, что в случае его возвращения в Лонгвуд там будут относиться к нему с пренебрежением в связи с той постыдной манерой, которая сопутствовала его аресту, и с той грубостью, с которой губернаторская полиция конвоировала графа из Лонгвуда.

Возвратившись в Лонгвуд, сообщил Наполеону, что губернатор предложил Лас-Казу вернуться из «Колониального дома» в Лонгвуд. Обсудив эту новость, Наполеон заявил, что он по этому поводу ничего Лас-Казу советовать не будет. Если он вернётся в Лонгвуд, то Наполеон с радостью примет его; если он уедет с острова, то и это Наполеон воспримет с радостью; но в последнем случае Наполеон хотел бы ещё раз повидаться с ним. Он добавил, что с тех пор, как арестовали Лас-Каза, он приказал всем своим генералам покинуть остров: он будет чувствовать себя более независимым после их отъезда, так как тогда он не будет мучиться, опасаясь, что их страдания вследствие жестокого к нему отношения со стороны губернатора подтолкнут их к желанию отомстить последнему за него. «Я, — продолжал Наполеон, — не боюсь, что меня вышлют с острова».