От предъязыка - к языку: введение в эволюционную лингвистику - Валерий Даниленко

Языкоцентризм в пределе ограничивает начало культурогенеза (антропогенеза) одним глоттогенезом. В категорической форме его сформулировал В. Гумбольдт. Он писал: «Есть такая древность, в которой мы не видим на месте культуры ничего, кроме языка, и вместо того, чтобы просто сопутствовать духовному развитию, он замещает его» (Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984, с. 49).

Д. Бикертон сформулировал своё языкоцентристское кредо в дипломатической форме: «Язык — это именно то, что делает нас людьми. Возможно, это вообще единственное, что делает нас людьми» (Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей. М.: Языки славянских культур, 2012, с. 2). Культурологический подход к проблеме глоттогенеза, применённый в книге автора этих слов, следует охарактеризовать в конечном счёте как узкокультурологический или языкоцентристский.

Как и книга 3.А. Зориной и А.А. Смирновой «О чём рассказали „говорящие обезьяны“. Способны ли высшие животные оперировать символами?» монография старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН, доктора филологических наук с 2013 г. Светланы Анатольевны Бурлак (род. в 1969 г.) «Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы» относится к числу тех редких трудов, которые следует расценивать как обобщающие. В ней обобщены знания, которые эволюционная лингвистика накопила ко времени её издания в 2012 г. Однако собственной концепции глоттогенеза в ней отведены только её заключительные страницы.

О культурологической доминанте собственных взглядов С.А. Бурлак на проблему глоттогенеза свидетельствует тот факт, что глоттогенез она не пускает в самостоятельное странствие по волнам пред- и человеческой истории, а вписывает его в культурогенез.

Предчеловеческая история началась с австралопитеков. Почему их можно рассматривать как предлюдей? Потому что у них уже была предкультура: поздние австралопитеки уже умели изготовлять орудия труда, хотя их умения в изготовлении орудий труда ещё и не тянут на человеческий статус. Этот статус появился лишь у ранних Homo — хабилисов.

Вслед за М. Томаселло С.А. Бурлак считает, что в начале своей эволюции хабилисы пользовались по преимуществу жестовой коммуникацией. Она пишет: «У ранних Homo, регулярно изготавливавших орудия, носивших их с собой и применявших в разнообразных ситуациях, не могли не начаться трудности с общением при помощи жестов» (Бурлак С.А. Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы. М.: Астрель, 2012, с. 380).

Как предполагает С.А. Бурлак, хабилисы уже вступили на путь преодоления трудностей, связанных с недостатками жестовой коммуникации, но ещё дальше на этом пути продвинулись их потомки — архантропы (эректусы), среди которых С.А. Бурлак выделила гейдельбергского человека (Homo heidelbergensis) — европейского потомка африканских эректусов.

У С.А. Бурлак читаем: «Выигрыш должны были получить те группы, которые научились извлекать максимум пользы из звуковой составляющей коммуникации — тогда их потомки, архантропы, уже должны были быть в какой-то степени способны к волевому управлению звуком. Можно предполагать, что общение на близком расстоянии, с членами собственной группы, играло у архантропов всё более важную роль — и именно поэтому слух вида-потомка, Homo heidelbergensis, оказался настроен на преимущественное распознавание не далеко слышных низких частот (как у шимпанзе), а более полезных для близкого общения высоких частот» (там же).

Архантропы ещё не были способны на произношение длинных высказываний. Их речь состояла из однословных предложений — голофраз, С.А. Бурлак пишет: «Поскольку у них не было возможности произносить длинные высказывания (вследствие недостаточных анатомо-физиологических средств для управления дыханием), они могли общаться при помощи голофраз, возможно, как современные дети, не столько описывая таким образом те или иные ситуации, сколько выражая свои эмоции по их поводу» (там же, с. 381).

Речевые способности архантропов развивались. Так, гейдельбергский человек, по предположению С.А. Бурлак, «скорее всего, уже владел довольно развитой звучащей речью, используя те же звуковые частоты, что и мы» (там же).

Более того, пишет далее о гейдельбергском человеке С.А. Бурлак: «Может быть, в его речи уже существовали фонемные различия — по крайней мере, устройство его речевого аппарата было настолько близко к нашему, насколько позволяют судить ископаемые данные. У него же, вероятно, начался переход от преимущественно эмоциональных сигналов к знакам-символам — именно с этим видом связываются первые „свидетельства символизма“» (там же).

Как ни странно, но после этих слов С.А. Бурлак пишет: «Переход же к настоящему языку осуществили уже неоантропы» (там же), т. е. неандертальцы и сапиенсы. Выходит, что не только у хабилисов, но и у эректусов ещё «настоящего языка» не было, а был «до-язык». Абсурдность подобного предположения очевидна, поскольку из него вытекает, что первые люди — хабилисы и эректусы — были ещё доязыковыми существами. Но доязыковое существо нельзя назвать человеком.

По-видимому, для того, чтобы смягчить резкость своих суждений о происхождении «настоящего языка», появившегося лишь у неоантропов, С.А. Бурлак пишет в самом конце своей книги: «Разумеется, не стоит думать, что всё изложенное в заключительной части этой главы — истина в последней инстанции. К этой гипотезе, как и к любой другой, стоит относиться с должным сомнением. Сомнение порождает желание проверить, и, если гипотеза такую проверку выдержит, это будет весомым подтверждением её правильности. Если же гипотеза не выдержит проверки, это будет означать, что удалось найти какие-то новые факты, установить новые закономерности — а значит, есть возможность сформулировать новую, более адекватную реальности гипотезу. Говорить об окончательном решении проблемы глоттогенеза пока, наверное, рано, но тем не менее наука значительно продвинулась в этом направлении, что позволяет надеяться на приближение к разгадке этой многовековой тайны» (там же, с. 381).

Язык — это особый — биофизический и психический — продукт культуры, представляющий собою наиважнейшую систему знаков, которая выполняет три основных функции — коммуникативную (общения), когнитивную (познания) и прагматическую (практического воздействия на мир).

Данное определение языка держится на семи языковых универсалиях, четыре из которых являются субстанциональными и три — функциональными. К первым относятся четыре стороны языка — физическая, биотическая, психическая и культурная, а к другим — три основных функции языка — коммуникативная, когнитивная и прагматическая.

Физическая сторона языка состоит в его звуковой природе, биотическая — в использовании трёх органов тела — произношения, слуха и мозга, психическая — в его локализации в человеческой психике и культурная — в том, что язык — наиважнейшая система знаков, созданная людьми для осуществления ею трёх основных функций.