Восставший из ада. Ночной народ - Клайв Баркер

– Ты наверняка чувствуешь себя так же, – сказал он. – Под этой кожей, которую обязан носить.

– Так же? – переспросил Бун.

– В ловушке. Вынужденный проливать кровь. Ты же хочешь проливать кровь не больше меня.

– Ты не понимаешь, – сказал Бун. – Я не за этим лицом. Я и есть это лицо.

Деккер покачал головой.

– Не думаю. Я думаю, где-то там ты все еще Бун.

– Бун мертв. Буна застрелили у тебя на глазах. Забыл? Ты и сам приложил к этому руку.

– Но ты выжил.

– Не живым.

Туша Деккера тряслась. Теперь перестала. Окоченел каждый мускул в теле, когда прозвучал ответ на все загадки.

– Ты загнал меня в лапы чудовищ, Деккер. И я стал одним из них. Не таким, как ты. Не бездушным, – он придвинул Деккера вплотную, его лицо зависло в дюймах от маски. – Я мертв, Деккер. Твои пули для меня ничто. В моих венах Мидиан. Это значит, что я смогу исцеляться вновь и вновь. Но вот ты…

Рука, гладившая маску, вцепилась в ткань.

– …ты, Деккер… когда ты умрешь, то умрешь. И я хочу видеть твое лицо, когда это случится.

Бун потянул за маску. Она была надежно привязана и не поддавалась. Пришлось запустить когти в материю, чтобы разодрать и разоблачить под ней потные факты. Сколько часов Бун смотрел на это лицо, ловил каждый проблеск одобрения на нем? Столько потраченного зря времени. Вот истинное состояние его целителя: потерянный, слабый, хнычущий.

– Я боялся, – сказал Деккер. – Ты же понимаешь? Меня бы нашли, наказали. Мне нужно было кого-то обвинить.

– Ты выбрал не того человека.

– Человека? – произнес тихий голос из темноты. – Ты зовешь себя человеком?

Бун принял поправку.

– Чудовище, – сказал он.

Последовал смех. Затем:

– Так ты убьешь его или нет?

Бун повернулся от Деккера к говорившему, присевшему на гробнице. Его лицо было лоскутным одеялом из шрамов.

– Он меня помнит? – спросил человек Буна.

– Не знаю. Ты помнишь? – потребовал Бун у Деккера. – Его зовут Нарцисс.

Деккер только вытаращился.

– Очередной из народа Мидиана, – сказал Бун.

– Никогда не знал, примут ли меня, – протянул Нарцисс. – Пока не начал выковыривать пули из лица. Всё думал, что мне это снится.

– Боялся, – сказал Бун.

– Да. Ты же знаешь, что они делают с естественными.

Бун кивнул.

– Так убей его, – сказал Нарцисс. – Выешь его глаза, или я сделаю это за тебя.

– Только когда добьюсь от него признания.

– Признание… – сказал Деккер, и его глаза распахнулись при мысли об отсрочке. – Если хочешь признания, скажи только слово.

Он начал копаться в куртке, словно искал ручку.

– Какой, на хрен, толк от признания? – сказал Нарцисс. – Думаешь, теперь тебя кто-нибудь простит? Взгляни на себя!

Он спрыгнул с гробницы.

– Слушай, – прошептал он, – если Лайлсбург узнает, что я поднимался, он меня выставит. Просто отдай его глаза, по старой дружбе. Тогда все остальное – твое.

– Не отдавай меня ему, – упрашивал Буна Деккер. – Что захочешь… полное признание… что угодно. Но держи его подальше!

Слишком поздно; Нарцисс уже тянулся к нему – без всякого разрешения Буна. Свободной рукой Бун попытался не подпустить, но Нарцисс рвался до мести. Он втиснулся между Буном и его добычей.

– Взгляни в последний раз, – ухмыльнулся он, поднося крюки на больших пальцах.

Но возня Деккера по карманам не во всем шла от паники. Когда крюки приблизились к глазам, он выхватил из-за пазухи большой нож и вонзил в живот нападавшего. Своему ремеслу он обучался долго и взвешенно. Рана, нанесенная Нарциссу, была маневром для потрошения, пришедшим от японцев: глубоко в кишки и вверх, обеими руками пропахивая ножом вес мяса. Нарцисс вскрикнул – больше из-за памяти о боли, чем от самой боли.

Одним плавным движением Деккер извлек большой нож, зная по своим полевым исследованиям, что за ним обязано последовать утрамбованное содержимое. Он не ошибся. Потроха Нарцисса развернулись, выпадая на колени хозяина мясным фартуком. Ранение – которое живого человека убило бы на месте, – лишь выставило Нарцисса шутом. В отвращении взвыв при виде внутренностей, он повис на Буне.

– Помоги! – заревел он. – Я разваливаюсь.

Деккер не упустил момент. Пока Буна удерживали, бросился к воротам. Расстояние было невелико. К тому времени, когда Бун вырвался от Нарцисса, врагу было уже рукой подать до неосвященной земли. Бун пустился в погоню, но не успел преодолеть и полпути до ворот, как услышал, что дверца машины Деккера хлопнула и заревел двигатель. Доктор сбежал. Сбежал, черт возьми!

– Какого хрена мне с этим делать? – услышал Бун всхлипы Нарцисса. Отвернулся от ворот. Нарцисс сплетал кишки в руках, как длинное вязание.

– Иди вниз, – ровно сказал Бун. Было бесполезно проклинать Нарцисса за его вмешательство. – Тебе кто-нибудь поможет.

– Не могу. Они узнают, что я поднимался.

– Думаешь, они без того не знают? – ответил Бун. – Они знают все.

Нарцисс его больше не заботил. Всем вниманием завладело тело, раскинувшееся на дорожке. В своей жажде растерзать Деккера он совершенно позабыл о Лори.

– Вышвырнут нас обоих, – говорил Нарцисс.

– Возможно, – сказал Бун.

– Что же нам делать?

– Просто поди вниз, – устало сказал Бун. – Скажи господину Лайлсбургу, что это я сбил тебя с пути.

– Ты? – сказал Нарцисс. Затем обрадовался этой мысли. – Да, пожалуй, что так и есть.

Он ухромал, волоча за собой кишки.

Бун присел рядом с Лори. От ее запаха кружилась голова; от мягкости кожи под ладонями он почти лишался чувств. Она была еще жива; пульс сильный, невзирая на травмы от рук Деккера. Пока он рассматривал нежное лицо, без меры тревожила мысль о том, как она может очнуться и увидеть его в другой форме, унаследованной от укуса Пелокина. В присутствии Деккера он с гордостью звал себя чудовищем: щеголял своей Ночной личностью. Но теперь, глядя на ту, кого любил и кем был любим за свои слабости и свою человечность, Бун испытывал стыд.

Он вдохнул, и его воля обратила плоть в дым, который легкие втянули обратно в тело. Этот процесс удивлял своим эффектом столько же, сколько и легкостью. Как быстро он привык к тому, что некогда звал бы чудом.

Но в нем нет ничего удивительного; только не в сравнении с этой женщиной. То, что ей хватило веры прийти в его поисках, пока смерть дышала в затылок, – больше, чем мог бы надеяться любой естественный человек; а для такого, как он, истинное чудо.