Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

Он отпустил ее, и она услышала, как он снова пошевелился. Боже правый! Как же остро она ощущает его, когда не может видеть. Можно сойти с ума, только лишь воображая его движения с помощью звуков. Мысли покинули ее, когда он коротко поцеловал ее в губы. Руки стиснули юбку, и она с трудом удержалась, чтобы не схватить его за уши и не заставить поцеловать как следует.

– Спасибо, – прошептал Джозеф.

– Десять минут. – У нее было такое чувство, что каждая минута покажется часом.

– Я считаю, tesoro.

Пытаясь следить за ним по звукам, Сидони повернула голову и дернулась, когда он взял ее руку и поцеловал жилку на запястье. Без способности видеть кожа ее показалась неестественно чувствительной.

Сидони закусила губу, потом подпрыгнула, когда он прижал палец к мягкой плоти. Его прикосновение было как поцелуй. Она почувствовала движение воздуха, а потом его губы прильнули к ее губам. Он втянул нижнюю губу в рот – и сердце ее пустилось в безумный галоп. Но не успела углубить поцелуй, как он отстранился. Разочарование змеей свернулось в животе. Она неуклюже потянулась, чтобы схватить его, но он ускользнул.

Проклятая повязка.

Она, конечно же, могла снять ее, ведь она не пленница, но что-то ее удерживало. Как же интригующе было ожидать этих скользящих ласк с любой стороны.

– Ты играешь со мной. – Сидони готова была пнуть себя за этот прерывистый голос. Все-таки нашарив его руку, она ухватилась за нее.

– О да.

На этот раз она получила предупреждение. Дыхание его было теплым у нее на шее, отчего кожа покрылась мурашками. Рот его скользил по шее до тех пор, пока она не задрожала.

– Десять минут уже прошли? – просила Сидони.

– Еще нет, – небрежно отозвался Джозеф, нежно покусывая ее скулу. – Ты восхитительнейшее создание на свете, dolcissima.

Он поцеловал ее в уголки губ, и она жалобно захныкала. Он улыбнулся у ее щеки. Несмотря на то что ей не хватало зрения, было нечто удивительно соблазнительное в том, чтобы чувствовать выражение его лица, а не видеть его. То, что он с ней делал, казалось запретным, как греховное приключение.

Пальцы вонзились в его руку.

– Я состарюсь к тому времени, когда ты что-нибудь предпримешь…

Он стряхнул ее руку.

– Терпение.

Сидони почувствовала, как прогнулся матрас, когда он встал позади нее на колени. Ей должно было быть все равно, где он, ведь она его все равно не видит. Но, находясь сзади, он нервировал ее.

Однако способность говорить покинула ее, когда Джозеф потянул шнуровку платья. Когда платье обвисло, она почувствовала на спине прохладу воздуха. А когда он резко прикусил мочку уха, это вызвало очередной взрыв ощущений и откликов. Сердце заколотилось, внизу живота словно взорвалось что-то горячее. Как рыба, выброшенная из воды, Сидони хватала ртом воздух.

– Ты делаешь меня распутницей. – Возмущение прорывалось сквозь растущее возбуждение.

– Чудесной распутницей. – Шелк заскользил по коже, когда он спустил платье с плеч. – Этот чертов корсет… – проговорил он после паузы, вызвав в ее теле чувственный трепет.

Щеки Сидони вспыхнули. На ней было самое открытое нижнее белье из ее нового гардероба. Рубашка тонкая, почти прозрачная. А корсет высоко приподнимал грудь для мужских рук. «Для рук Джозефа», – подумала она с тайным восторгом, когда миссис Бивен зашнуровывала корсет. Перевитые розы и лилии украшали корсет, рождая дерзкие мысли о сплетенных в любовном объятии телах.

– Он греховный, – прошептала Сидони, с трудом удерживаясь, чтобы не прикрыть грудь руками.

– Именно, bella.

Сидони услышала веселые нотки в его голосе. Из-за повязки слух ее был таким острым, что она различала малейшие оттенки эмоций. Его прекрасный баритон окутывал как толстое одеяло в холодную зимнюю ночь.

Внезапно она почувствовала, что ей просто необходимы глаза, чтобы проверить, хищный он или торжествующий. Или не относится ли он к ней как к прекрасной розе в своем саду, когда ей таких трудов стоило противиться его власти над своими чувствами и мыслями. Это был худший из возможных вариантов. Она встала на колени и подняла дрожащие руки к повязке.

– Нет, Сидони. – Джозеф схватил ее за руки.

– Сними повязку, Меррик, – потребовала она.

Этот низкий смех прошелся по ее нервным окончаниям мягко, как плотный бархат. Боже правый, у нее даже дыхание участилось. Какой же беспомощной она будет, когда он дотронется до нее по-настоящему!

– Еще – нет.

Он поднял ее руки выше и провел губами по костяшкам. Ласка была мимолетной, как дуновение летнего ветерка. Живот ее подвело от возбуждения. Она резко вдохнула, силясь сохранить ясность рассудка. Если бы она настаивала, он бы снял повязку. Но он просил ее довериться ему, и, несмотря на смятение, в которое повергала ее эта просьба, она не могла ему отказать.

Бедная Сидони. Скоро она будет не в состоянии отказать ему ни в чем.

Джозеф все еще держал ее руки. Глупая девчонка! Она черпала силы в этом объятии. Она выпрямила спину, почувствовав, как приподнялась грудь под рубашкой.

– Сидони? – мягко спросил он, опуская ее руки на колени, где они стали нервно сжиматься и разжиматься, стискивая помятую юбку.

Если бы он настаивал, требовал или давил на нее, она бы устояла, но ее имя прозвучало как приглашение раскрыть чудесные тайны.

Помолчав, она неохотно кивнула:

– Ладно.

Джозеф облегченно выдохнул, стараясь не задумываться слишком глубоко над такой своей реакцией. Как бы ему хотелось нарисовать сейчас Сидони, стоящую перед ним на коленях в тончайшем, почти прозрачном шелке. Хотелось навечно запечатлеть ее такую в памяти, чтобы упиваться этими мгновениями предстоящими холодными одинокими ночами.

Какому художнику под силу воссоздать чувственную красоту Сидони? Никто не в состоянии уловить тонкий женственный аромат в воздухе. Или передать мягкий, неровный рисунок дыхания. Кожа ее пылает. Жилка в ямочке у горла лихорадочно бьется. Губы – полные и темные, хотя он еще и не целовал ее.

Вновь и вновь отражалась она в зеркалах, появляющаяся из своего расстегнутого платья, как лилия из воды. Он навис над ней. Обычно он получал извращенное удовольствие от контраста между красивой женщиной в его постели и своим безобразным лицом. Джозеф сдвинул в сторону розовую ленточку, поддерживающую шемизетку, – Сидони нервно вздрогнула.

– Не бойся, – проворковал он, очерчивая ладонью ее плечо.

Она казалась такой хрупкой – и все же крепче толстых кирпичных стен, окружающих их.

– Я не боюсь.

Явная ложь. Он знал, что она не уверена, даже напугана. Повязка на глазах, должно быть, казалась ей странной и непривычной. Ее смелость восхищала его. Она бы и перед самим сатаной предстала с надменно вздернутым подбородком.