В бессердечном лесу - Джоанна Рут Мейер

– Ты никогда не говорил нам об этом.

Я пожимаю плечами.

В глазах Бейнса читается уважение, которого не было раньше.

– Какой она была? Древесная сирена?

Я моргаю и вижу, как Серена смеется на холме, танцует со мной под фонограф.

– Она монстр. Это все, что я помню.

Они не спрашивают подробностей.

* * *

Утром, когда мы втроем приходим на полигон, что-то между нами меняется. У Рэйнальта огромный фиолетовый синяк на челюсти, но меня никто не спешит наказывать. Парни явно меня не сдали.

– Неуклюжий идиот, – говорит Бейнс, хлопая Рэйнальта по спине своей медвежьей лапой. – Ударился лицом о койку посреди ночи.

Рэйнальт подмигивает, и я не могу сдержать улыбки. Похоже, удар в челюсть только укрепил нашу дружбу.

Сначала мы тренируемся драться на мечах, затем переходим к мушкетам, заряжая их и стреляя по мишеням в другой части поля. Из меня вполне сносный стрелок. Бейнс тоже неплох, но вот Рэйнальт, судя по всему, намерен стать лучшим стрелком во всей армии.

Линед, юная стражница, которая проводит большинство учений, определенно впечатлена им. И, кажется, это взаимно – Рэйнальт глаз с нее не сводит. Она ловкая, сильная, умная. Полагаю, и красивая – ее короткие волосы развеваются на ветру, и я понимаю, почему Рэйнальт засматривается на нее. Но по какой-то причине Линед ничуть меня не привлекает.

Днем мы учимся новым упражнениям – с мечами и незажженными факелами. Это необычно и очень досаждает, особенно когда в этом мало смысла. Линед заставляет нас повторять их снова и снова: две шеренги солдат становятся друг напротив друга с мечами в рабочей руке и попутно замахиваются незажженными факелами на манекены из мешков с мукой. Через пару часов подобных тренировок я весь потный, злой и усталый. Линед приказывает зажечь факелы и выполнить упражнение еще раз.

Манекены мгновенно загораются, и внезапно мое горло сдавливает от паники, я задыхаюсь и вслепую борюсь с другими солдатами. Рэйнальт мой последний противник, его бледное лицо объято дымом. Он побеждает меня, и мы падаем в грязь. Линед кричит, чтобы мы поднимались и помогли тушить огонь.

Когда нас наконец отпускают, мы с Рэйнальтом и Бейнсом плетемся в баню, где отмокаем в горячей воде. Ароматный пар поднимается до самой крыши. Напряжение покидает ноющее тело, мышцы постепенно расслабляются.

– Тренировки становятся все более странными, – задумчиво говорит Бейнс, прислоняясь грузным телом к плиточному краю бани.

Рэйнальт закрывает глаза, его белые волосы плавают вокруг него.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Король к чему-то готовится, – отвечает Рэйнальт, не открывая глаз. – Вернее, готовит свою армию.

Я помешиваю воду пальцем, наблюдая за рябью.

– К войне с Гвайдом?

Он качает головой.

– Гвайд для нас не угроза.

– К чему тогда?

– Почему, по-твоему, мы тренируемся с огнем? – интересуется Бейнс.

И в этот момент меня осеняет.

– Он хочет напасть на лес. Вооружить свою армию и…

– И сжечь лес дотла, – заканчивает он.

Рэйнальт кивает.

– Это единственное объяснение. Он набирает все больше и больше солдат. А тренировки, как сказал Бейнс…

– Странные, – повторяю я. – Но король не может напасть на лес. Никто не может. Когда он пытался сжечь его в прошлый раз…

– Нам всем известна история Тариана, – перебивает Рэйнальт, подразумевая деревню, которую уничтожила Гвиден в отместку за то, что король спалил ее деревья. – Должно быть, у него есть план.

Я думаю о деревьях в горшках во дворце, об узорах из листьев и звезд на воротах.

– Может, он просто хочет подготовиться на тот случай, если лес разрастется до самого Брейндаля. Чтобы мы могли защититься от нее.

Несмотря на мое недовольство королем, уж лучше я буду на его стороне, чем на Гвиден. По крайней мере, он не пытался меня убить.

– Возможно, – с сомнением отвечает Бейнс. – Но мне кажется, тут что-то другое. Что-то большее.

Я думаю об отце, запертом где-то в темнице. О метеоритном дожде и небе, которое изменилось невероятным образом.

Я не хочу больше никогда видеть лес. Но если он придет сюда…

Если он придет сюда, мне от него не сбежать.

Мне не по себе во дворце Пожирателя. Я пробыла здесь уже несколько недель, и до сих пор мне удавалось оставаться незамеченной, но я чувствую его угасающую душу, хрупкую силу.

Что он сделает, если обнаружит меня? Если поймет, кто я на самом деле?

Не знаю. Но каждый раз, проходя мимо берез в горшках, я боюсь оказаться на их месте: с ногами, погрязшими в почве, запертой в глине. С неподвижным телом. И замершим сердцем.

Я стараюсь не смотреть на них.

Мое человеческое тело крепнет с каждым днем. Я занята с утра до вечера. По ночам, когда сплю в узкой кровати в крыле для слуг, мне снится мама: она ломает меня на щепки и скармливает огню. Снится Пожиратель Душ, сковывающий меня железом. Оуэн, пронзающий мое сердце ножом.

Мне не нравится спать в этом облике.

Мои дни наполнены работой и стенами, заслоняющими собой небо. Но по вечерам я свободна. Я провожу их во дворе кухни, впитывая в себя ветер и звезды, вспоминая времена, когда у меня не было необходимости в пище и отдыхе. Когда мне не нужна была ничья компания. Но несмотря на все это, я не скучаю по телу сирены.

Потому что Оуэн здесь. Живой, целый и невредимый. Он со мной. И Пожиратель до сих пор его не тронул.

Вечером после того, как я отвела Оуэна к сестре, он пришел во двор, чтобы еще раз меня поблагодарить. После этого он навещает меня почти каждый день, и на закате я стараюсь брать задания на свежем воздухе, чтобы быть во дворе к его приходу.

Сегодня он проходит через ворота, спрятав руки глубоко в карманах. Я должна лущить горох для Хелед, но миски лежат забытые на скамейке у двери. Вместо этого я сижу у кустов роз и расхваливаю их бутоны. Они белые и нежно-розовые и полностью отличаются от кроваво-алых роз в волосах моей сестры.

– Бедвин?

Я резко вскидываю голову, щеки заливаются краской, как часто случается в моем нынешнем теле, когда я делаю что-то глупое. Нормальные люди не разговаривают с растениями.

Оуэн улыбается и наклоняет голову вбок.

– Как сегодня дела у Авелы?

Я вытираю грязь с пальцев и тоже расплываюсь в улыбке. По его просьбе я проведываю девочку так часто, как только могу – боюсь, что Оуэна опять поймают, если он сам к ней пойдет.