Запретные удовольствия. Оранжевая комната - Марина Серова

Когда Маргарита Калинина получила письмо из Мюнхена, она поняла, что для нее началась новая жизнь.

Значит, про нее не забыли. Значит, есть надежда вырваться отсюда.

Она занимала однокомнатную квартирку в старом, заплесневевшем доме неподалеку от кладбища. Отвратительное место. Хуже не придумаешь. Это все, что ей осталось от матери. Теперь мать покоилась на кладбище, а дочь мечтала о том, как изменить свою жизнь в лучшую сторону.

В Марксе не развернешься, это она понимала отлично. Поэтому сразу после смерти матери Марго отправилась в большой город Тарасов – поступать в театральное училище. И, как ни странно, поступила. Окончила его, и ее сразу приняли в театр имени К. Либкнехта.

– Можно я буду называть тебя моя Софи Лорен? – спросил главный режиссер, принимая ее в своем кабинете. Он запер его изнутри и выглянул в окно. Был поздний осенний вечер.

– Чем вам не нравится мое настоящее имя?

Она легла на огромный письменный стол, заваленный бумагами, и, раздвинув ноги, пристроила их на плечах режиссера.

– Если бы мне сказали в детстве, что карьера делается именно в такой позе, – пробормотала она, чувствуя, как бьется головой об стену, – то я порепетировала бы заранее.

Это был первый и последний упрек, обращенный ею к своему благодетелю.

Спустя два с половиной часа, измученная, мокрая, как мышь, и униженная, Маргарита, глядя, как он подписывает приказ о принятии ее на работу, поняла, что никогда не сможет простить его.

Но время шло, он дал ей несколько хороших ролей, и девушка позабыла многое. Актрисы живут на сцене, все остальное время им приходится расплачиваться за это. Так было всегда, так, очевидно, и будет. А то, что режиссер видел в ней сначала женщину, а потом уже остальное, – тоже не его вина. Таким сотворила его природа.

Но в таком случае, рассуждала Марго, надо оправдывать всех убийц и подлецов, ведь их сделала такими природа.

Прошло еще какое-то время, и Маргарита поняла, что дело не только в природе. Многое формируется у человека позже рождения. И в этом виновата не природа, а люди, которые окружают его.

Разве то, что Маргарита перестала верить в чистоту и порядочность, не имело отношения к режиссеру? Или точнее: причастен ли он к этому? Заставлять плакать на сцене, бороться и страдать, отстаивая собственную честь, и в то же время в реальной жизни относиться к актрисе, к женщине, словно к куску мяса?

Однажды, в такой же пасмурный и тихий осенний вечер, когда в театре не осталось почти никого, Марго, спускаясь по лестнице из своей гримерной к выходу, услышала какие-то крики.

Они доносились из кабинета главного режиссера.

Она осторожно приблизилась к двери и попыталась толкнуть ее. Дверь оказалась запертой. Тогда Марго присела и заглянула в замочную скважину.

Она узнала девочку, которую видела несколько дней назад в коридоре. Выпускница театрального училища Света Ландышева.

Режиссер усадил ее в кресло и подошел к ней вплотную. Марго не могла видеть всего, но прекрасно понимала, что именно происходит. Она видела только часть головы Светы, старавшейся изо всех сил. Рука режиссера гладила ее по голове и помогала выдерживать темп.

Потом Света закашлялась. Он, застонав, сказал ей что-то резкое. И Марго поняла, что он пьян.

Свету приняли в театр. Марго пыталась поговорить с ней, но новая пассия режиссера восприняла это как попытку избавиться от нее.

Они стали врагами.

А Марго, чувствуя, что не может больше оставаться в театре, вернулась в Маркс. Устроилась руководителем драмкружка в местный Дом культуры.

Изредка, приезжая по своим делам в Тарасов, она если и заходила в театр, то лишь для того, чтобы повидаться с Германом – гримером. У них были довольно сложные отношения. Это и любовью нельзя было назвать, а скорее всего – привязанностью. Герман подыскал ей работу в небольшой театральной студии при консерватории, попросил ее остаться и поселиться у него. Она отказалась. Но их отношения после этого разговора словно бы потеплели.

В родном городке у нее был любовник, но он был женат и имел детей. Никакого будущего. В этом смысле Герман был, конечно, предпочтительнее.

Но прошел еще год, и Марго поняла, что время упущено. Ей было уже тридцать два, а у нее ничего не было: ни приличного жилья, ни нормальной, достойно оплачиваемой работы, ни любимого человека, ни детей. Никого и ничего.

Возвращаясь после работы, она обедала и ложилась на софу, где ее ждала новая книга. Никаких событий в ее жизни не происходило. За окнами шел дождь, либо снег, либо жужжали от зноя и духоты мухи. Жизнь остановилась.

Единственный человек, с которым она общалась, – соседка Маша. Простая женщина, забегавшая к ней иногда, чтобы покурить тайком от мужа.

Вот тогда-то и пришло письмо из Мюнхена.

Оно перевернуло Маргарите всю душу.

Конечно, она помнила этого высокого худого старика с коротко остриженными седыми волосами, ее деда Отто Либена. Они с матерью часто приходили к нему в дом, хотя мать была его внебрачной дочерью.

Дед жил с семьей, все они дружно ухаживали за большим садом, сад спускался прямо к воде, возле которой росли уже не вишни, а желто-зеленые ивы, держали свиней и кур. Жена Отто, Грета, молчаливая аккуратная женщина, работала на маслозаводе.

Все в городе знали, что скоро они уедут в Германию.

Иногда дед сам приходил к ним домой, приносил маленькие домашние колбаски, сделанные из набитых свининой кишок, или кровяные – из крови и риса.

Когда Марго заболела воспалением легких, Отто оставался у них и всю ночь рассказывал ей интересные истории о войне, о том, как их выселяли из Маркса в Казахстан, о том, как пришлось бросить все, нажитое годами.

Были рассказы и о дождливом городе, и о какой-то оранжевой комнате, но они почти стерлись из ее памяти.

Что должен был привезти ей посланец из Мюнхена и как зовут человека, которому секретарь деда отдал четвертую часть гравюры? Что это за гравюра? Из чего она сделана? Может, из серебра или… золота? И неужели к ней из далекой Германии приедет ее дядя Карл Либен? Ведь он единственный, кто остался в живых из рода Либенов. Нет, не единственный, есть еще она – Маргарита. По матери Калинина. Но ведь могла бы в свое время взять фамилию Либен.

Марго долго смотрела на письмо. Края его были истрепаны, создавалось впечатление, что конверт вскрывали. Оно и понятно. Говорят, письма из-за границы просматриваются до сих пор. Что ж – им видней. Но все равно, никакая сила не помешает ей теперь уехать отсюда, из этого сонного царства, а если быть точнее – из царства пьяного! В этом городе пьют все, начиная с подростков и кончая стариками.

Теперь этому пришел конец. Она не увидит больше пьяные рожи соседей, не услышит крик и брань, слезы и стоны женщин, которых избивают их мужья.