Опер печального образа - Дмитрий Вересов

— Вы и так, Глеб Андреевич, очень хорошо все рассказали. А что тут можно посоветовать?

— Совет у меня тоже фольклорный, Аня, — сказал очень серьезно Ермилов. — Я так понимаю, что вы решили своему мужу в расследовании помочь или за студентку нашу отомстить — ну, не отомстить, а правды добиться. Так вот какой вам будет совет. На Украине старые люди никогда не называют волка по имени, чтобы он не явился неожиданно на их двор. На всякий случай называют его «дядькой». В Литве похожее отношение к волкам… Вот я вам и советую, Аня, использовать это, казалось бы, суеверие, пока действительно его не поймают. Помните еще поговорку: «Сказал бы словечко да волк недалечко».

— Дядька недалечко? — улыбнулась Аня.

— Вот-вот, — кивнул головой Глеб Андреевич, — правильно. Верите или не верите в это, а на всякий случай… Не случайно же это до нас из глухой старины добралось. Может, в этом что-то и есть?

— Глеб Андреевич, а почему вов… дядька только на девушек нападает? — спросила Аня. — Или это случайность?

— Не случайность это, Аня, совсем не случайность. Я даже где-то читал об этой странной их ненависти к женщинам. Кажется, что-то кавказское… Нет, сразу мне не вспомнить. Если вы оставите мне телефон, я пороюсь в своих записях, книгах и вам сразу же позвоню. Сегодня же позвоню, потому что мне самому стало интересно. Но взамен вы должны обещать мне…

Аня насторожилась, подозревая нечто знакомое, частое в отношении к ней со стороны мужчин.

— …вы мне подробно расскажете, чем это дело кончится. Договорились?

— Договорились, — обрадовалась Аня.

— Можно последний вопрос, Глеб Андреевич? Кто такой Обур?

— По близости созвучия на ум приходят сразу примеры из русского языка. Слова «оборотиться», «обернуться» несколько похожи на этого Обура. Вы не находите, Аня? Обор, обер, окрут… Окрутниками называли раньше одетых по-святочному, в вывернутые тулупы, мехом наружу. «Окурта» тождественно по значению со словом «облако». Вспомните, что я вам рассказывал про тучи, небесные шкуры… Вообще, что-то в этом слове есть кавказское. Это «ур» явно не славянского происхождения… Вряд ли вы услышали от меня что-то полезное. Фольклор, как и философия, прекрасен, но бесполезен с практической точки зрения.

— А я как раз теперь думаю наоборот, — ответила Аня.

— …Однако ж то ли он похитил ее, то ли каким-либо другим путем, но только инфанта становится его женою, и отец ее в конце концов почитает это за великое счастье, ибо ему удается установить, что рыцарь этот — сын доблестного короля какого-то королевства, — думаю, что на карте оно не обозначено…

На Олиных похоронах было очень много людей, знавших и любивших покойную, но не знавших друг друга. Удивительным образом в этот траурный день люди знакомились, разговаривали, обменивались телефонами. Они были абсолютно разными по образованию, достатку и социальному положению, но с нескольких коротких фраз понимали друг друга и сами же удивлялись этому взаимопониманию. Будто все они долгое время состояли в одном тайном ордене, жили и работали далеко друг от друга, но на общее благое дело, а теперь встретились все вместе, и сознание общей тайны объединяло их. Этой тайной была Оля Москаленко.

Даже православный батюшка, отпевавший Ольгу Владимировну, оказалось, учился с ней когда-то в военмехе. Красивый, величавый, увидев Олю в гробу, он вдруг как-то потерялся, даже стал меньше ростом. На некоторое время он пропал, и строгая церковная бабулька искала его. Через какое-то время он приступил к своим обязанностям, но голос и руки его дрожали. Отпевал он ее так искренне, горе его было так неподдельно, что плакали даже посторонние люди, просто зашедшие в церковь.

Сначала Ане было очень тяжело. Ей казалось, что все будут если не шептаться за ее спиной, то по крайней мере про себя думать: «Это из-за нее погибла Ольга Владимировна… Спасая ее жизнь, Оля потеряла свою…» Но скоро Аня поверила в доброту этих людей. Только ее собственная совесть все косилась на нее, все шептала что-то сзади.

Хорошо, что Олин муж нашел какие-то документы, дал кому-то взятку, и ее похоронили на тихом, зеленом кладбище, уже закрытом для простых смертных. Здесь было много деревьев, громко пели птицы, а на могилах было много известных еще со школьной скамьи фамилий.

Поминки прошли как-то быстро. Народу было слишком много, и хотя мест за столом, закуски и выпивки хватало с избытком, большинство посчитало своим долгом ненадолго присесть, помолчать и распрощаться. Остались только самые близкие.

С разрешения мужа Аня вошла в Олину комнату и осталась там одна. Здесь был абсолютный порядок, даже в косметике перед занавешенным черной материей трюмо. В комнате не было ни одной случайной вещи, ничего лишнего. Разве что старая, потертая книга на полочке рядом с ночником смотрелась не на своем месте.

Аня осторожно, словно боясь причинить кому-то беспокойство, взяла книгу в руки.

С обложки давно стерлись и название книги, и коленкоровое покрытие. Остался один лохматый по краям картон и оттиск на картоне — силуэт сидящего человека в длинных одеждах. Мужчины или женщины — не разобрать.

Издание было еще дореволюционное, со старой орфографией. Называлась книга «Вельсунгахские саги». На темных широких страницах узкими столбиками размещались стихи. Аня попробовала читать. Повествование начиналось издалека: с клекота орлов, шума прибоя, горного эха. Затем шло длинное описание ясеня. Аня пролистала страницу, описание дерева все продолжалось, но уже генеалогического. Конунги проживали короткие жизни — до первого предательства, до первого колдовского проклятия.

Аня закрыла книжку, так и не поняв, зачем Оле нужны были какие-то «Вельсунгахские саги», которые вряд ли кому-то интересны, кроме специалистов по западноевропейскому эпосу. Она вышла в гостиную, где гости стояли и сидели небольшими группами, тихо переговаривались, смотрели в пол и время от времени кивали головами.

— Если хотите, можете взять ее себе на память, — сказал Олин муж.

Аня не сразу поняла, о чем это он. Оказалось, в руках она все еще держала Олину книгу.

— Оля ее любила читать? — спросила Аня.

— Она говорила, что это что-то вроде ее семейного альбома, — ответил Олин супруг. — Хотя, признаться, я там не нашел ни одной картинки.

Второй раз Оля принялась за чтение книги уже дома. Но глаза рассеянно скользили по стихотворным строчкам, как скандинавские дракары по балтийским волнам. Думала же она совсем о другом. Опять она силилась решить проблему бессмертия человеческой души, но уже для Ольги Владимировны. Усилием воли Аня раздвигала темные занавеси, проникала за тяжелые гардины бытия, но за одним пологом скрывался другой, третий. Мысль, воля, воображение скоро ослабевали, и темная субстанция побеждала. Занавес наглухо закрылся.

Разбудил ее Михаил. Он с заметным почтением полистал старинную книгу. Но сказал о современном.