Кое-что ещё - Дайан Китон

Белый дом – интересное место, но вот роль Первой леди мне такой не показалась. Хоть она и выполняет свою роль “идеальной” американской жены, а также занимается благотворительностью, организацией приемов, посещением школ и прочим тому подобным под пристальным взглядом всей нации, все это не считается работой, которую необходимо оплачивать.

Мы стояли перед официальным портретом первой леди и слушали рассказ экскурсовода – оказывается, каждой из первых леди было даровано право самой выбирать художника. Интересно, а кто еще мог это сделать?

Оказывается, Элеонор Рузвельт считала себя настолько невзрачной, что попросила Дугласа Чандора сосредоточиться на ее лучшей, по ее мнению, черте – то есть на ее руках. В верхней части картины располагается обычный портрет Элеонор, а внизу представлены наброски ее рук – вот она вяжет, вот держит стакан. Другими словами, выполняет сугубо домашнюю работу. И это все та же женщина, которая в 1948 году была кандидатом на пост вице-президента при Гарри Трумэне! Но даже в середине двадцатого века Элеонор была вынуждена мириться с традиционными обязанностями первой леди. Один из недавних портретов – Барбары Буш – показался мне вполне обычным, пока я не заметила, что на столе художник изобразил еще один портрет в рамочке – на этот раз ее собаки Милли. Не детей, не внуков, а собаки. Портрет Джеки Кеннеди изображал ее немного неприступной и загадочной – очень в духе шестидесятых. Нэнси Рейган выбрала того же художника, Аарона Шиклера, – видимо, в надежде затмить Джеки. Вот только для портрета она нарядилась в ярко-красное платье. Видно, хотела быть как Джеки, но только ярче.

К чему я это все? Несколько высококвалифицированных женщин бесплатно трудились на благо нашей Родины в качестве первых леди Соединенных Штатов Америки. Надеюсь, Декстер доживет до тех дней, когда всем работающим женщинам – и первым леди тоже – будут платить справедливую зарплату. Может, даже увидит портрет первого мужа на стене в Белом доме.

Изучив особенности жизни в Белом доме, я еще сильнее захотела обратно в Лос-Анджелес. Я переживала за маму, у которой с каждым днем все заметнее становились проблемы с памятью. Когда я была в Нью-Йорке, она прислала мне письмо, которое послужило для всех нас официальным подтверждением наших опасений: мама больна.

Я узнала, что у мамы болезнь Альцгеймера, в 1993 году. Но это письмо два года спустя окончательно подтвердило диагноз – все стало еще хуже. Понимаете, мама забыла о том, что у нее болезнь, при которой все забывают. Я позвонила Робин. Она только что разговаривала с мамой: та хотела аннулировать страхование жизни и освободить дом рядом с ее собственным – она понимала, что рано или поздно ей понадобится помощь и сама по себе она уже жить не сможет. Еще мама сказала, что хочет убить себя до того, как все зайдет слишком далеко. Она говорила об этом без всяких сомнений. Когда я позвонила Дорри, та разрыдалась.

Очень вовремя мы с Бетт Мидлер и Голди Хоун закончили съемки “Клуба первых жен” финальной песней “Ты не мой владелец”, которую спели прямо на одной из улиц Нью-Йорка. Сразу после этого мы с Декстер вылетели в Калифорнию. Как выяснилось, дом Райта, который я реставрировала, не очень-то был приспособлен для жизни с ребенком. Моя спальня была под чердаком, детская, размером со шкаф, – на втором этаже рядом с гостиной. На первом этаже приютились кабинет и гараж. Я решила перебраться в Калифорнию и начала подыскивать себе дом в испанском стиле.

А пока что все выходные мы с Декстер проводили в доме на Коув-стрит. Мама обожала Декс. Она даже купила ей сундук с приданым, в который сложила пазлы, книжки с алфавитом, ведерки и лопатки. Дороти неплохо держалась. Несколько раз показывала один-единственный альбом Болы Китон – пытаясь удержать собственную память, она повторяла все воспоминания о своей матери.

Сначала мама открывала последнюю страницу, на которой сияла физиономия Дорри, которую держала на руках длинноногая Дороти. Черно-белый снимок был сделан на фоне старого бабушкиного дома. Рядом с мамой стояла Робин в новых очках, а Рэнди в костюме шерифа тыкал пистолетом мне в грудь. Мама каждый раз показывала мне заросли горошка, видные на заднем фоне. Я спрашивала, помогала ли она его сажать. Она кивала и принималась листать страницы дальше. Эти повторяющиеся просмотры фотоальбома помогли мне понять две вещи: как медленно течет жизнь в начале пути и как медленно, но верно ее в конце разрушает Альцгеймер.

Декстер было одиннадцать месяцев, когда они с мамой гуляли за руку по пляжу. Декс подпрыгивала и в полном восторге тыкала пальцем в чаек, вопя: “Птптптпт!”

Мама пришла в еще больший восторг:

– Дайан, ты слышала, она сказала “птица!” Ее первое слово.

Так что первым словом Декстер стало слово “птица” – я не стала перечить маме, только покачала головой. Декстер была абсолютно счастлива, как умеют быть счастливы лишь маленькие дети, которые уже через секунду могут разразиться горючими слезами, словно до них внезапно доходит печаль всей нашей жизни. В такие моменты Декстер казалась мне совсем взрослой и заставляла меня задуматься о девочках по всему свету – маленьких, юных, даже стареньких, как я, – которые в какой-то момент сталкиваются с горестями этого мира.

Прошло порядочно времени, прежде чем я все-таки нашла подходящий дом в испанском стиле на Роксбери-драйв в Беверли-Хиллз. Мой друг Стивен Шэдли приступил к ремонту, а я тем временем погрузилась в изучение испанской архитектуры в Лос-Анджелесе. Разнообразие, красота и богатая история классических домов Южной Калифорнии пробудили во мне желание стать членом организации, которая спасала полуразрушенные дома от сноса. Так я присоединилась к охранно-природной организации Лос-Анджелеса. Ремонт занял полтора года, и, прежде чем мы успели переехать в дом в испанском колониальном стиле, Декс успела заметно подрасти.

Неожиданно для всех фильм стал настоящим хитом. Мы с Бетти и Голди раздали целую кучу интервью. Никогда не забуду, как однажды мы провели пресс-конференцию: мы с Голди у нее дома в пригороде Лос-Анджелеса, а Бетти – в Нью-Йорке. Голди, как всегда полная противоречий, пила какую-то отвратительную на вид и полезную для здоровья зеленую жижу и курила сигарету.

– Как вы считаете, почему пятьдесят лет лучше, чем двадцать? – спросил интервьюер.