Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой - Кирилл Копылов

также джем, сыр, масло, чай и сахар. Индийцам выдавали полтора фунта муки для чапати, две унции сахара и топленого масла гхи, четыре унции чечевицы, а мясоедам полагалось дополнительно по двенадцать унций козлятины, которая не оскорбляла религиозных чувств ни мусульман, ни индуистов.

Поступившие 21 января новости о том, что корпус Эйлмера не смог прорваться через вражеские позиции у Ханны, были встречены с огромным разочарованием. По воспоминаниям Генри Рича, офицера 120-го пехотного полка Раджпутана: «Это был первый раз, когда у нас стали закрадываться сомнения в скором вызволении»[109].

Подобные сомнения, похоже, терзали и командира дивизии, который в этот же день начал сокращать пайки. Для британских солдат не изменилось количество мяса и хлеба, но прочие продукты перешли в разряд деликатесов. Майор Александр Андерсон, командовавший артиллерийской батарей, свидетельствовал: «Пришла наша очередь затягивать пояса. Деликатесы начали исчезать и раньше, но теперь они были на руках лишь у немногих счастливчиков. Постепенно исчезали вещи, которые в прежние времена казались обыденными. С пропажей каждой мы осознавали, как их, оказывается, много. Вместо разнообразной еды, сдобренной перцем или горчицей, мы столкнулись с монотонным повторением одних и тех же безвкусных блюд»[110].

Выдаваемый британцам пшеничный хлеб быстро сменился ячменным, а когда закончились мясные консервы, в ход пошли сначала быки, затем мулы и лошади. Английские солдаты быстро привыкли к подобной диете, найдя конину «не такой мерзкой, как ожидалось»[111]. Мясо мулов ценилось даже выше из-за большей мягкости. В Куте быстро освоили приготовление пирогов с кониной, супа из лошадиных хвостов, стейков и так далее. В офицерских столовых начали проводить мрачные ритуалы по поеданию собственных ездовых лошадей. Хозяину коня по быстро сложившейся традиции полагалось самостоятельно выбрать лучшие куски, такие как язык или сердце. Офицеры оказались в несколько лучшем положении, чем рядовые, благодаря запасам провизии, накопленным в их столовых, и личным запасам каждого. Лейтенант Спекман писал в своем дневнике о событиях середины февраля: «Еда превращается в острую проблему. Я вчера убил нашего предпоследнего цыпленка, чтобы его не украли. Среди наших драгоценных запасов консервов (я все еще отвечаю за офицерскую столовую) я обнаружил две банки консервированных улиток и невероятно обрадовался. Сахар нам теперь дают только по чайной ложке в день. К счастью, у меня припасено много джема и консервированного мяса (как и масла) и я не полностью завишу от наших пайков. Хлеба выдают по 12 унций, что стало настоящим ударом, а мяса только по 8 унций»[112].

Вскоре возник рынок обмена, где бутылка виски менялась на банку сардин, а банка тушенки — на банку джема. Несмотря на обыски 21 января, в городе все еще можно было нелегально купить дефицитные продукты вроде консервированного молока или масла.

Дополнительно рацион пытались разнообразить охотой и рыбалкой. Основным объектом первой стали птицы, а для второй прорыли специальные глубокие траншеи прямо к реке. Это не могло, конечно, прокормить многих, но давало дополнительный приварок в рационы.

В результате обысков в городе обнаружилось 927 тонн ячменя и 100 тонн пшеницы, так что индийцы продолжали получать по полтора фунта муки. Не изменилось и выдаваемое количество гхи (его нашли дополнительно 191 тонну), но резко сократили выдачу чечевицы, сушеных овощей и фруктов, сахара и специй. Подобная диета постепенно начала приводить к нехватке витаминов B1 и С у сипаев, что стало причиной цинги и болезни бери-бери. Для лечения использовали отвары из трав, собранных внутри оборонительного периметра, но с каждым днем в госпитали поступало все больше индийцев, пораженных этими недугами.

Еще более остро встала проблема нехватки протеина в индийских пайках. Те, кто употреблял мясо, получали козлятину, а вегетарианцы — молоко. Оба этих продукта практически исчезли к концу января, а индийские солдаты отказывались переходить по примеру британских коллег на мясо лошадей и мулов. Необходимость поддерживать хотя бы количество зерновых в их диетах привела к быстрому истощению запасов фуража для животных и их забою в масштабах, превышающих необходимые. Начальник тыла 6-й дивизии потом горько скажет, что «если бы индийцы начали есть мясо в январе, то не было бы необходимости убивать так много животных, а сократив их зерновые пайки, мы бы смогли дольше протянуть на наших запасах»[113].

Помня о катастрофических мятежах 1857 года, вызванных религиозно-диетическими проблемами, британцы не могли просто приказать бойцам начать есть мясо.

Таунсенд вынужденно пошел более изощренным путем и в начале февраля попросил власти Индии получить для его солдат специальное разрешение от религиозных лидеров мусульман, индуистов и сикхов употреблять мясо лошадей. В середине февраля ему радировали, что просьба выполнена, и переслали специально составленные для этого случая тексты. Британские офицеры получили на руки копии и огласили их подчиненным.

Это не слишком помогло. Большинство солдат сочли, что странные бумаги издалека не повод начинать делать то, что они никогда не делали и что прямо противоречит не только их религиозным, но и культурным традициям. По словам капитана Филлипса из 24-го пенджабского полка: «Нет сомнений, что представители всех каст имели огромное предубеждение против употребления конины, но это происходило не столько по религиозным причинам, сколько потому, что этого никто раньше не делал»[114].

Еще одной проблемой стала сама система набора войск, при которой во многих частях вместе служили жители одной местности, буквально соседних городков и деревень. С учетом этого бойцы обоснованно опасались, что о нарушении ими пищевых табу станет известно дома. Те, кто соглашался употреблять в пищу мясо мулов и лошадей, были вынуждены делать это на глазах односельчан, которые могли иметь противоположное мнение по данному вопросу. Сослуживцы могли написать об этом домой или, вернувшись, рассказать обо всем лично. Лейтенант Бишоп из 66-го пенджабского полка так описывал настроение солдат: «Они говорили, что против них будет каждый брамин и каждый сельский староста. “Никто не даст нам в жены ни дочери, ни сестры. Не станет обрабатывать наши поля и пасти наш скот. Не будет покупать наши товары. Наши семьи и роды будут навек опозорены”[115]. В некоторых батальонах, например в 24-м пенджабском, пришлось даже бороться с агитаторами, подбивавшими других солдат ни в коем случае не нарушать религиозные табу.

В результате только гуркхи начали массово употреблять в пищу запретное мясо, в остальных батальонах к этому удалось склонить лишь небольшое количество солдат.

Это привело к тому, что уже к середине февраля физическое состояние индийцев начало быстро ухудшаться. Среди них резко возросло количество заболеваний пневмонией и желтухой, а больные и раненые практически перестали выздоравливать.