Одесская сага. Понаехали - Юлия Артюхович (Верба)

– Отца, жалко, не застал, но, может, еще по дороге встречу. – Он чмокнет маму, потреплет по волосам Котьку и, подхватив котомку с Фириным пирогом, пойдет через вечерний парк.

На Товарной стояли теплушки. Восемь лошадей или сорок человек – значилась на борту норма загрузки. Нестор ухмыльнется и зайдет в вагон. Паровоз все не подавали. Люди попытались улечься спать. Нестор, засыпая, думал, как сейчас ругается его папа, как «строжит» мастеров и лично идет разбираться, в чем загвоздка.

Иван Несторович возвращался домой за полночь. Железная дорога как самый лакомый и стратегический кусок была первоочередной на захват у любой новой власти. А инженеров было мало – половина мастеров разбежалась из такого неспокойного места. За Дашковскими садами, на Товарной станции были слышны долгие пулеметные очереди.

«Когда угомонятся уже?» – подумал он и вошел во двор.

Поезд окружил отряд ЧК. После обстрела чекисты зашли в каждый вагон проверить и добить раненых. Расправу списали на самочинный гнев народных масс. В газетах напишут, что галицкий отряд «пал жертвой гнева рабочего класса, возмущенного их предательством».

Михаил Червоный, «личный друг Григория Котовского», он же Мойша Вайнштейн, присмотрится, наклонится: – Твою ж мать! Торик! Торик, сука!

Он потащит окровавленное тело из-под трупов. Приложит пальцы к шее. И не сможет отдать должок Аньке Беззуб: Нестор был мертв. У Мойши не было правил и законов, но было детство в молдаванском дворе. Это оно тлело и жгло папиросным огоньком в кромешной темени его сердца. Он сплюнет и свистнет товарищей: – Этого вытащить! И в парк выбросить!

Зайти Мойша не сможет – пошлет беспризорника. Фирин звериный вой перебудит всю Мельницкую. Она будет выть сутки, выть и качаться, не пить, не есть, не спать. Сидеть на полу с разорванным подолом и выть в потолок. Заплаканный Ваня будет заниматься похоронами. Нестора понесут отпевать в Алексеевскую церковь, туда, где восемнадцать лет назад его крестили. Каменная Лида в идеально скроенном черном платье будет глотать слезы и не скажет не слова. Анька и Женя будут по-детски горько голосить и обнимать Костика, который спрячет лицо в Анькиной юбке. Ривка и Нюся будут буквально волочить по улице за гробом Фиру. А у Ванечки в висках будет биться и стучать та далекая пулеметная очередь на Товарной. Он ее слышал. Он ее слышал. Он мог успеть.

Фира после похорон не скажет ни слова. Еще несколько месяцев в любую погоду она будет приходить на кладбище и ложиться щекой на могилу. К вечеру отряхивать платье и возвращаться домой. И молчать, молчать, молчать…

Гордеева после похорон влепит задержавшемуся в депо Петьке такую оплеуху, что он отлетит и шлепнется на задницу.

– Не сметь ходить поздно! Не сметь! Увижу с политическими или на митинге – шкуру спущу!

Она разрыдалась и схватила ошалевшего Петю за голову.

– Питер, собака! Умру, если с тобой что-то случится!

Железный Феликс лично прибыл в Одессу в июне 1920 года вдохновить чекистов и потребовал от местных товарищей «активизации борьбы с контрреволюцией». Одесский ГубЧК высокое доверие оправдал – поднял новую волну террора и отрапортовал об «уничтожении многочисленных контрреволюционных организаций с сотнями членов».

В такой плотной национализации и борьбе Беззубу ничего не оставалось, как добровольно-принудительно подписать отказ от имущественных претензий и просьбу принять его виноградники в Курсаках в фонд революции.

– У нас опять ничего нет, – скажет Ваня, присев на диванчик с бесполезной купчей в золотых гербовых и сургучных печатях. Купчая в руке мелко тряслась.

– Ни-че-го. Мы нищие. Я не знаю, почему я должен отдать все, что заработал, но если этого не сделать – нас расстреляют. Ты потеряла со мной двадцать лет, а я так и не построил тебе дом.

Фира села с ним рядом и впервые после смерти Нестора посмотрела Ванечке в глаза:

– И слава Богу! И на кой мне горбатиться на тех виноградниках и не спать, думая – сопьешься ты на дегустациях или нет. У меня есть ты и дети.

– Ну раз ты больше боишься, что я сопьюсь, тогда наливай – очень хочется нажраться сегодня, как Гедаля. Давай, Ирочка, помянем наше прошлое, проводим по-людски.

Они будут пить до рассвета. Утром Ирка укроет мужа, поднимет смятую купчую и спрячет в шкатулку – вдруг когда-нибудь пригодится, такие деньжищи уплачены.

Кто только не водился в Одессе – революционеры- большевики, меньшевики, анархисты, монархисты, кадеты, самостийники и просто бандиты и грабители. И вся эта мутная и муторная политическая карусель очень тревожила Ванечку. За себя он не волновался – паровозы, тем более исправные, были нужны всем. А вот судьба детей и жизнь Фиры… Он не мог забыть того погрома, ее беспомощности, своего ужаса и страха ее потерять. Правда, сейчас достать неплохой ствол легче, чем купить приличного мяса. Иногда даже дешевле. Оружие было буквально в каждом доме на Молдаванке. Даже с Нюсей кто-то из клиентов рассчитался изящным дамским браунингом. Нюся сначала попросила Ваню научить им пользоваться, а к концу урока, страдальчески закатив глаза, попросила «оставить это безнадежное предприятие и просто вытащить все пули».

Для кокетства она периодически носила его заткнутым за чулочную резинку на рынок, пару раз роняла до колен уже во дворе. А потом стала использовать как аксессуар в ролевых играх.

Ваня таким мелким баловством не интересовался, поэтому еще в восемнадцатом приобрел у Семы в комплект к дедовскому «манлихеру» более компактные и современные модели для ближнего боя. Пара револьверов была им приведена в полный порядок, начищена и откалибрована. Через полгода после смерти Нестора он вызвал Фиру в гостиную и положил на стол наган.

– Ирочка, смотри. Это очень просто.

Фира скривилась:

– Он какой-то жирный весь.

– Ира, он тебе может жизнь спасти. Или детей защитить. Надо напоминать?

– Не надо, – Фира нахмурилась. – Ну, показывай.

Ваня трижды медленно, занудно объясняя все детали и принципы работы, разобрал и собрал пистолет.

– Запомнила?

Фира посмотрела скучающим взглядом:

– Не очень.

– Тогда сама теперь собирай.

С третьего раза у нее получилось.

– А теперь, – сказал Беззуб, – бери его в руку и целься.

Фира хихикнула и навела пистолет на окно.

– Руку тверже держи, второй обхвати. – Ваня зашел ей за спину и, приобняв, не выдержал и поцеловал в шею.

Фира хихикнула. Сзади скрипнуло кресло. От неожиданности Фира ойкнула и уронила оружие. Ванечка чудом подхватил его в воздухе за рукоятку и рявкнул:

– Осторожнее! Ногу себе прострелишь!