Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма - Ольга Великанова
Шрифт:
Интервал:
В мае я посылал Вам письмо [о разрешении на учебу]… но Вы ничего не сообщили. Но 25 июня я послал заявление в Томский лесотехнический техникум, через комендатуру, но вот уже прошел месяц, а мне нет никакого извещения. …По-видимому, Вы мои документы с целью удержали, чтобы больше не получать [мне] образования. Но ведь статья 121-я Конституции (Основного закона) СССР говорит прямо, что граждане СССР имеют право на образование. Для проживающих в комендатуре выходит не так[407].
Для многих молодых граждан невозможно было реализовать не только право на образование, но и само право на свободу. Указ ЦИК 1938 года об освобождении шестнадцатилетних детей спецпереселенцев был выполнен лишь на треть: к 1941 году из 165 050 детей только 50 569 были освобождены. Либеральные меры реализовывались с трудом[408]. В конце концов, ссылка и все ограничения на кулаков и спецпереселенцев официально закончились только после смерти Сталина – в 1954 году.
Одобрение предоставления права голоса спецпоселенцам в дискуссионных материалах не может быть напрямую истолковано как отражение либеральных взглядов как таковых, но они были составной частью дискурса в поддержку новой политики примирения и индивидуальных и политических прав граждан.
Конституция вселила новые надежды в граждан, которые приветствовали новое курс государства на гражданские права. Слишком многие, однако, были скептически настроены: «Всеобщее и тайное голосование – только на бумаге, все равно пройдут только кандидаты от коммунистов»; «У нас хотя и тайное голосование, но будут проводить кого надо»[409]. Массовое неверие в новые свободы отражало накопленный за два десятилетия опыт, когда многое было обещано, но мало реализовано. Граждане могли припомнить лишь одно действенное отступление от жесткой большевистской политики – Новую экономическую политику. Но даже эта единственная уступка была отменена в 1928 году. Старшее поколение помнило дореволюционное прошлое, было свидетелем множества нереализованных обещаний и деклараций, и поэтому имело веские основания для недоверия. Недавним разочарованием был первый пятилетний план. Военная разведка США сообщила: «Еще одной причиной серьезного недовольства был блеф по поводу пятилетнего плана. Им [народу] обещали после завершения плана период отдыха и процветания»[410]. Архивные источники отражают массовые ожидания и отрезвление[411]. Результаты первого пятилетнего плана были действительно неутешительными: реальная заработная плата в промышленности снизилась примерно на 50 процентов и продолжала снижаться до 1934 года. В городах снизился уровень жизни, а деревня была опустошена голодом. Рабочий говорил: «Хорошее государство было бы без коммунистов, потому что они только обещают улучшить положение рабочих. Когда мы наконец увидим это улучшение? Первый пятилетний план уже закончился, и где их обещания?»[412].
Хотя конституция демократизировала избирательную процедуру, люди подозревали, что фальсификации и подтасовки будут использованы на будущих выборах, чтобы гарантировать необходимые для партии результаты. «Какая [же это] новая демократия, когда партия составляет список [кандидатов] и представляет массе на голосование, а та без разбора и голосует?»[413] Аржиловский зафиксировал в дневнике такой разговор:
Что-то даст нам новая Конституция? Вчера в конторе проговорился председатель здешней артели Строшков.
– Конституция – это одно, а власть на местах – это другое. Все будет по усмотрению: кого можно допустить [как кандидата], а кого и нельзя.
И он, пожалуй, прав, этот краснорожий бандит. Самую хорошую критику могут истолковать в сторону подрыва коммунизма. Лично я и не жду ничего нового…[414]
Но неверие было преступлением. Аржиловский был арестован, его дневник конфискован, скептические заявления о социализме были подчеркнуты офицером НКВД – и автор приговорен к смертной казни. Свинаря Гонтарева из Мостовского района Одесской области отправили в трудовой лагерь на пять лет за дискредитацию конституции в ноябре 1936 года, после разговора с другими рабочими, что правительство лжет в конституции, и что свободы не будут реализованы[415]. То же самое произошло с другим рабочим в феврале 1937 года, который сказал: «У нас нет свободы слова. В какой газете я могу критиковать секретаря ЦК Андреева? У нас нет демократии, наша демократия – подделка, в любой буржуазной стране больше демократии, чем в СССР»[416]. Некий Гапонов в Ленинграде предвидел аресты народных кандидатов вместе с их сторонниками. Другие предсказывали:
Советское голосование было обставлено так, что исход его был предрешен. Интересно какова будет теперь техника выборов у нас и как они будут обставляться для гарантирования нужных партии результатов;
Если даже народ выберет своих представителей, то большевики постараются их убрать, так как их власть, их диктатура. Пусть большевики дадут свободу партиям и посмотрим тогда чья возьмет;
Подсчет голосов будет сделан так, как это выгодно большевикам[417].
Каждый день приносил подтверждения этим скептическим комментариям. Выборы делегатов на местные и республиканские съезды летом и осенью 1936 года проводились по старым нормам (включая неравное представительство городских и сельских жителей в советах) по распоряжению ЦИК от 2 августа 1936 года после выступления Сталина на июньском Пленуме ЦК. Но избиратели спешили реализовать свои новые права на практике. «Правда» с удовлетворением отмечала, что проект конституции подталкивал избирателей реализовать свое право отзывать неэффективные кадры уже сейчас – еще до официального утверждения конституции – во время осенних выборов и отчетной кампании в местных советах.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!