Агент сыскной полиции - Ирина Мельникова

— Насколько я понимаю, ты уверен, что вдова не причастна к убийству Дильмаца? Выходит, браслет был подарком для другой женщины? Просто в магазине по какой-то причине ошиблись и отнесли его не по тому адресу? — обрушился на Алексея с вопросами Тартищев. Но, похоже, они были только поводом еще раз убедиться в невиновности Анастасии Васильевны, потому что, удовлетворенно хмыкнув, он отложил бумаги в сторону, и Алексею показалось, что Федор Михайлович чрезвычайно доволен подобным стечением обстоятельств.

— Да, по-моему, она очень искренне все рассказала, и потом вернула браслет… — Алексей замялся. — Не похоже, чтоб она обманывала. Я к ней весь вечер приглядывался.

— Тэ-экс! — Тартищев постучал пальцами по протоколу допроса Анастасии Синицыной. Как бы гнусно это ни звучало, но Алексею пришлось оформлять свою беседу с вдовой честь по чести, согласно уставу уголовного судопроизводства, так же как и приобщение браслета к уголовному делу. Что ни говори, но он проходил как вещественное доказательство и вполне мог оказаться тем самым лучиком, который поможет им в конце концов высветить убийцу Дильмаца. Но Федор Михайлович был весьма суеверен и не любил загадывать даже на пару шагов вперед. Поэтому ограничился весьма сухой фразой:

— Ладно, с заданием ты справился. Теперь я это дело беру в свои руки. — Он окинул Алексея своим коронным взглядом исподлобья.

И не выдержал, произнес язвительно:

— Неужто не поинтересовалась, не черти ли гопак на роже твоей сплясали?

— Далась вам моя рожа, Федор Михайлович, — недовольно скривился Алексей, — или попрекать будете, пока синяки не сойдут?

— Главное, чтобы новые не появились, — махнул рукой Тартищев и приказал:

— Присаживайся. В ногах правды нет.

Он повертел в руках браслет, разобрал его сначала на три части: верхнюю, нижнюю и среднюю, потом расцепил изумруды. Шесть прямоугольных камней, каждый — на серебряном ложе, лежали перед ним на столе. Тартищев глубокомысленно уставился на браслет.

— Даже в лучшие времена никто не дал бы за него более трехсот рублей, а если учесть, что один из камней поддельный, то красная цена ему — сто целковых, и то в базарный день, — произнес он задумчиво и, взяв один камень, повертел его перед глазами, потом навел на пламя лампы. — Ничего не пойму, что уж такого в этой безделице особенного, чтобы из-за нее с крыши прыгать, двух человек жизни лишать. А может, и больше… — Он посмотрел на Алексея и удивленно спросил:

— Что с тобой, сынку?

Алексей потрясенно смотрел на камни, потом отвел от них взгляд и произнес, слегка заикаясь от волнения:

— Пять камней — пять старух. А шестой я видел у Марии Кузьминичны — своей хозяйки… Она его на шее носит, на цепочке…

— Постой, постой, — Тартищев на мгновение привстал в кресле, тут же вернулся на место и яростно потер ладонью шрам, — пять убитых старух и пять камней. Какая здесь связь? — И прикрикнул на Алексея:

— Давай соображай! Возможно, тебе показалось и у бабки на шее болтается что-то похожее?

— Не показалось! Точно такой же камень! Я его в руках держал. У Марии Кузьминичны цепочка порвалась, и она попросила отвезти ее к ювелиру, чтобы соединил звенья. А изумруд велела дома оставить…

— Довольно объяснять, — сердито прервал его Тартищев, — говори, что намерен сейчас предпринять?

Алексей быстро взглянул на часы. Одиннадцатый час. А Мария Кузьминична ложится спать не позже девяти… Но все-таки медлить не стоило.

— Я еду к хозяйке, — решительно произнес Алексей. — Думаю, она меня простит, когда я объясню, по какой причине ее разбудил.

— Поезжай, — согласился Тартищев, — конечно, лучше по такому делу Ивана посылать, но он сейчас на ограблении. Час назад сообщили, что взяли ювелирный магазин, вскрыли два сейфа из трех, причем с помощью динамита. Такого в моей практике еще не бывало. Так что в отделении ты меня только по чистой случайности застал. Сейчас еду на место преступления, а ты хозяйку навестишь и возвращайся назад. Работы всем хватит.

Неясное беспокойство, которое проснулось в нем при виде браслета, переросло в тревогу, и Алексей изо всех сил погонял извозчика, хотя и понимал, что вряд ли неизвестный убийца заявится к Марии Кузьминичне сегодняшней ночью. Месяц скрылся за тучами, из которых стал накрапывать мелкий дождик. Постепенно он превратился в солидный ливень. И извозчик поднял верх у пролетки. Это несколько ухудшило обзор, но они уже выехали на Степную улицу. Она пересекала Овражную, на которой и стоял каменный двухэтажный особняк, принадлежавший Марии Кузьминичне — вдове купца первой гильдии Баранова, сгинувшего лет десять назад вместе с санным обозом на пути к Алданским рудникам.

— О, че-е-ерт! — выругался протяжно извозчик и натянул поводья, останавливая лошадь.

— Что там такое? — Алексей высунулся из пролетки и тут же понял, в чем дело. Из переулка навстречу им выползли две костлявые клячи, спины которых укрывала от дождя рваная мешковина. Подобная же рвань лежала на плечах возчиков, сидящих на веревочных сиденьях перед деревянными бочками, содержимое которых однозначно напомнило о себе такой вонью, что Алексей невольно стянул с головы картуз и прикрыл им не только нос, но и рот.

— Давай проезжай! — крикнул он извозчику.

Правда, слова застряли в толстой ткани и прозвучали слишком неразборчиво, но извозчик по интонации понял, что пассажир велит ему двигаться дальше, и проворчал:

— Куда ж мне теперя деваться? Они ж всю путь загородили.

— Так крикни им, чтоб убирались поживее! — рассердился Алексей и закашлялся. Двух секунд, которые ему понадобились, чтобы произнести эту фразу, хватило, чтобы вдохнуть в себя миазмы, исходившие от местных «броккарров»[44], и почувствовать, что пироги, которые он отведал у Анастасии Васильевны Синицыной, настойчиво просятся наружу.

Извозчик спрыгнул на землю, и, как показалось Алексею, крайне долго переругивался с золотарями, которые тоже долго и сердито ему отвечали. Наконец извозчик вновь взгромоздился на свое сиденье и раздраженно произнес:

— Поехали, господин хороший, в объезд. У этих голоштанников колесо отвалилось. Пока не приладят, с места не сдвинутся.

Алексей сквозь картуз буркнул что-то неразборчивое, но извозчик принял это за согласие и потянул вожжи, принуждая лошадь завернуть вправо, в почти незаметный в темноте переулок.

Проверив спрятанный за пазухой револьвер, Алексей наконец решился оторвать от лица картуз и впервые в жизни, наверное, осознал, насколько прекрасны самые обычные и привычные запахи — пыли, травы и даже конского навоза, по сравнению с содержимым бочек золотарей.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.

И тут же молодой месяц с острыми еще рожками взгромоздился на высокую ель, которая росла за домом Марии Кузьминичны, а звезды, которые только что прятались за тучами, резво высыпали на небосклон и давай перемигиваться, ну точно девки на завалинке при виде пригожего парня.