Мы играем в пистолеты - Екатерина Риз

Мишка меня увидел, но молчал, здороваться не спешил, только разглядывал меня. Хмуро так, с напускной неприязнью, а сам взглядом по моему лицу шарит, шарит, видимо, ущерб оценить пытается. Дружок-то ему, наверняка, похвастался. Но я улыбнулась вполне лучезарно, мысленно пожелав им всем удавиться.

— Привет.

Кивнул, хоть и нехотя.

— Привет.

— А почему сюда привёз?

— Куда попросили, туда и привёз.

— Ясно. — Я на сумки посмотрела. — Даже интересно, что он туда напихал.

— Кто?

— Мой пока что муж.

Мишка как-то замялся, крышку багажника захлопнул, потом сказал:

— Вещи мама твоя собирала. Витька, он…

— Что? После того, как бить меня прекратил, руки с мылом вымыл?

Романов тут же вскинулся.

— Знаешь что, ты сама виновата!

Я с готовностью кивнула.

— Конечно.

— Ника, хватит. Ты сама всё прекрасно понимаешь. — Он окинул меня долгим взглядом, а после тише добавил: — Надо было головой думать, а не другим местом.

Он, скорее всего, рассчитывал меня обидеть этими словами, но я ему такого удовольствия решила не доставлять, и лишь ещё раз кивнула.

— Ты прав, надо было. Но я не думала, и что самое странное, не жалею. Не зря же говорят: хочешь узнать какой у тебя муж — разведись с ним. — Я изобразила улыбку. — Вот так вот, Миша, проверяю опытным путём.

— Ты ведь не только его предала, ты же нас всех…

— Вот только не надо опять о милицейской чести рассказывать, — взмолилась я. — Меня за три года от этих разговоров тошнит. Не верю я в эту самую честь, не верю. Если я много улыбалась и молча вас слушала, то это совсем не значит, что я дура, Миша. Так что давай без прикрас и рассказов о "милицейской" семье. Я просто хочу знать, когда он мне позвонит. Мне развод нужен.

Мишка всерьёз насупился, оскорблённый в своих лучших чувствах, а на меня смотрел так, словно я с ним разводиться собралась.

— Он сейчас не может. Он в больнице.

Я заинтересовалась. Романов же помялся, но, в конце концов, отрывисто сообщил:

— Несчастный случай. У него обе руки в гипсе.

Я сначала на Мишку глаза вытаращила, а потом не удержалась и фыркнула. Мишка тут же озлобился, а я поспешила отвернуться. Ну а кто бы на моём месте удержался? Есть всё-таки на этом свете справедливость, есть!

— И что же с ним, интересно, приключилось?

— Я же тебе сказал!.. И прекрати улыбаться, Ника.

Я брови сдвинула, покивала с серьёзным видом, но потом всё равно рассмеялась, чем вызвала у Романова просто бурю негодования.

К матери я подниматься не стала. Только глаза к окнам её квартиры подняла, а потом такси вызвала. Мишка уехал, разозлённый моим весельем и несправедливым, как он считал, отношением к его лучшему другу, с которым я поступила так недостойно, и соответственно, даже не подумал помочь, оставил меня у подъезда с кучей вещей, самой разбираться со своими проблемами.

Да и чёрт с ним! Разберусь, не в первой. К тому же, надо привыкать. Я, отныне, девушка одинокая, помогать мне некому.

В ожидании машины я присела на кривоватую лавку у подъезда, поздоровалась с прошедшей мимо соседкой. Та приостановилась и кинула любопытный взгляд на кучу моих вещей на асфальте.

— К нам переезжаешь, Ника?

Я улыбнулась и головой покачала. Не дождавшись больше от меня никаких объяснений, соседка неохотно пошла прочь. Зато появился отчим. Из подъезда вышел, в спортивных штанах, домашних шлёпанцах, с незажжённой сигаретой в зубах, с соседкой в дверях столкнулся, поздоровался вежливо, а сам на меня посматривал. Я тоже его разглядывала, и от вида его довольной физиономии, невольно скривилась. Таким гоголем смотрелся — ухоженный, откормленный, по всему видно, что жизнью доволен. К лавке подошёл и прикурил, наконец.

— В гости не зайдёшь? — вместо приветствия поинтересовался он.

— А меня там ждут?

Усмехнулся и сел.

— А нет никого. Кроме меня.

— Тогда точно не зайду.

— Почему?

— А мне с тобой говорить не о чем.

— О, как всё серьёзно. — Разглядывать меня принялся, как Мишка совсем недавно, потом попросил: — Посмотри-ка на меня.

— Не буду. Боюсь, не удержусь и в морду тебе плюну.

Он засмеялся.

— Ника, Ника. Ты теперь что, на всех мужиков злая, что ли?

— Даже не надейся. — Потом всё-таки повернулась к нему, в упор посмотрела и спросила: — Так что ты моему мужу про меня говорил? Что я шлюха?

Отчим сигарету от губ отнял, дым в сторону выдохнул, а сам с трудом широкую улыбку сдерживал, я видела. Головой качнул.

— Такого я не говорил.

Я скептически посмотрела.

— Да что ты!

Я глазами сверкала, а он с удовольствием ко мне приглядывался.

— Я не так говорил, это уже Витёк сам додумал. С тобой пожив.

— Сволочь.

— Кто?

— Вы оба.

— А-а.

Вокруг никого не было, и я с удовольствием локтём ему в бок заехала. Сергей охнул, а потом за руку меня схватил.

— Надо на ком-то злость выместить?

— Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь, понял? Ты мне кто? Что ты лезешь со своими разговорами по душам? Мало тебе Витька тогда съездил?

— Сначала мне, а потом тебе. Как оказалось, за дело. Разве я не прав был?

Я руку свою освободила и прямо спросила:

— Тебе что нужно?

— Мне? От тебя? — Он смешно потряс головой, якобы не понимая, о чём я речь веду.

— А если я матери расскажу? Как ты меня по углам зажимаешь с юности?

Мы встретились с ним взглядами.

— А если я расскажу, как ты мне на шею вешаешься практически.

— Мечтай.

— Мечтаю. Давно уже.

Я ответить ему не потрудилась, с лавки поднялась и к сумкам своим отошла. А отчим никак уняться не мог.

— Слушай, а говорят этот мужик мой ровесник. Да?

Я продолжала стоять к нему вполоборота, даже головы не повернула, только руку в бок упёрла.

— Возможно. Только в отличие от тебя он по дому в трениках не ходит. Это ведь ты у нас, Казанова районного масштаба.

— Ох, Ника, ничему тебя жизнь не учит. Уж пора бы язычок научиться прикусывать, а ты всё нарываешься.

— Иди к чёрту. Скажи спасибо, что тебя мать терпит. Где бы ты был без неё? Давно бы подцепил заразу какую и помер.