Мировая борьба. Англосаксы против планеты - Андрей Фурсов

Решая эту проблему в реальности уже идущей войны Германии и Великобритании пришлось взаимоуподобляться: в какой-то степени слон попытался стать китом, а кит – континентальным слоном. История показывает, что, как правило, такие попытки ни к чему хорошему не приводят, а часто бывают просто контрпродуктивны – немцы так и не смогли составить конкуренцию англичанам на море, а успехи их подводной войны были среди факторов, ускоривших военное вмешательство США. Попытки Великобритании повести себя в качестве континентальной державы перенапрягли ее на несвойственный ей манер и оказались большущим гвоздем для будущего гроба Британской империи.

В первые дни войны в Лондоне, Париже, Берлине, Вене и Петрограде (так стал называться Петербург) царило в целом радостное шапкозакидательское настроение: предполагалось, что война продлится несколько недель и быстро закончится победой. Отсюда – воодушевление, порой – экзальтация. Словом – ощущение праздника. И это действительно был последний, предзакатный праздник европейской цивилизации. М. Джилберт объясняет эту наивную уверенность европейцев тем, что в течение более тридцати лет (между Франко-прусской и мировой) Европа не знала войн; без войны выросло два поколения. Точнее так: они знали войны, но колониальные, где превосходящие силы «наших», «белых цивилизаторов» обрушивают на далекого и слабого врага огонь пулеметов и гигантских морских орудий. Правда, была сильная травма Англо-бурской войны, но, во-первых, ее испытали только англичане; во-вторых, совместная европейская акция против ихэтуаней («боксеров») в Китае относительно быстро вытеснила неприятные воспоминания. Сухой остаток по М. Джилберту: «Природа (новой возможной. – А.Ф.) европейской войны, в отличие от войн колониальных понималась европейцами плохо». Несмотря на то, что в начале ХХ в. о возможности войны говорилось – и говорилось немало, публика не ощущала, что приближается нечто принципиально новое и страшное.

Не ощущали этого и многие государственные и политические деятели того времени (редкие исключения – Вальтер Ратенау и лорд Китченер, предупреждавшие о длительности надвигающейся войны), многие журналисты и ученые. Наивный Фрейд, узнав об австро-венгерском ультиматуме Сербии, писал, что впервые за 30 лет чувствует себя австрийцем и что история подарила Австрии второй шанс; что тут скажешь – психоаналитик, понимаешь.

История, может, и подарила, а Россия отобрала, вырубив по сути уже в 1914 г. (галицийская битва 19 августа – 21 сентября, в которой австро-венгры потеряли до 45 % своей военной силы) – по принципу каратэ, с одного удара – двойную монархию из войны и из истории. По иронии истории схватка между бывшими подданными Австро-Венгрии – австрийскими и чехословацкими экс-пленными – в Челябинске в мае 1918 г. станет той искрой, от которой гражданской войной в России взорвется социальный динамит, заложенный большевиками, левыми эсерами и другими силами. Своего рода загробный привет одной империи другой. Но это к слову.

Более точным, чем Фрейд, оказался в своей оценке автор любимой работы Сталина «Мозг армии» будущий маршал Б. М. Шапошников: «Путь Австро-Венгрии был предначертан… Он вел… в нирвану!». Правда, Шапошников писал post factum. Впрочем, проницательным людям это было ясно еще в середине XIX в.: «У Австрии больше нет смысла существования», – писал Тютчев, отмечая, что после 1849 г. она сохранилась только благодаря русской поддержке. И, добавлю я, сохранялась в течение еще 69 лет по логике бытия европейской пентархии; с 1870-х гг. к этому добавилась поддержка Германии.

В первые недели войны немцам казалось, что их восторги первых дней оправдываются. К 20 августа немцы оккупировали Бельгию, а к 25 августа в «приграничном сражении» (четыре одновременные операции: Лотарингская, Арденнская, Самбро-Маасская и Монсская) нанесли поражение англо-французам. Казалось, план Шлиффена (начальник немецкого генштаба в 1892-1906 гг.), согласно которому решающее сражение французам планировалось дать на 40-й день, выполняется с блеском и, более того, с опережением графика – сражение дали на 35-й день. Все сбылось! Кроме одного – победы, потому что «гладко было на бумаге…».

План Шлиффена был составлен одним из крупнейших военных умов Германии. И составлен – в военном плане – грамотно. Более того, с учетом соотношения сил (экономический, военный, демографический потенциал), блицкриговый план Шлиффена, навеянный, по мнению специалистов, опытом Ганнибала под Каннами и Наполеона под Ульмом, был единственным, способный обеспечить победу, избежав войны на два фронта. В «двухфронтовой» войне Германия ни в 1914 г., ни в 1941 г. шансов на победу не имела.

Откуда 40 дней Шлиффена, отводимые им на победу над Францией? Из расчета, что России понадобится 40 дней на полную мобилизацию, после чего она сможет наступать. Тут-то и должен был пронзить ее тевтонский меч, уже сразивший Францию.

Кроме планов, однако, есть реальность. Правильный, а точнее упорядоченный немецкий ум полагал, что воевать можно только по завершении мобилизации. Русские показали, что это не так, и уже в середине августа генералы А. В. Самсонов и П. К. Ренненкампф погнали немцев на запад. Вспоминаются слова лесковского генерала о немцах: «Какая беда, что они умно рассчитывают, а мы им такую глупость подведем, что они и рта разинуть не успеют, чтобы понять ее». В темповой игре немцы проиграли: они не успели разгромить французов до русского наступления. Неподготовленное наступление – такого не менее железный, чем воля (см. рассказ Лескова «Железная воля» о социально-психологическом столкновении немца и русского, завершающегося бессмысленной гибелью обоих), немецкий ум не мог предусмотреть!

«Германским войскам оставалось пройти до Парижа всего 30 миль, – писал биограф Вильгельма II Дж. Макдоно, – и казалось, что повторится история 1870 г.». Однако 9 сентября была дана команда отойти, а 11 было объявлено общее отступление – нужно было срочно реагировать на смертельно опасный русский удар: германское командование было вынуждено для переброски в Восточную Пруссию снять два корпуса и кавдивизию с правого – ударного – крыла (фланга) немецкой армии вторжения, занятой в битве на Марне. Удар генерала Монури именно по ослабленному правому флангу, считает Б. Лиддел-Гарт, дезорганизовал оборону немцев. Так русское наступление сорвало первый немецкий блицкриг, похоронило план Шлиффена и, по сути, лишило немцев возможности победить в войне. Права Б. Такмэн: победи немцы, и война, скорее всего, окончилась бы быстрее и иначе. Провал блицкрига и поражение на Марне поставили крест на военной победе немцев. Теперь война велась Германией по сути за наиболее благоприятные условия мира.

Собственно военная история Первой мировой войны весьма интересна, однако здесь нет места ее рассматривать. Ограничусь лишь несколькими замечаниями. Первая мировая война – первая в истории с широкомасштабным применением новых видов оружия: подводных лодок, авиации, танков. Следует особо отметить подводную войну немцев, поставивших весной 1917 г. Британию, весьма зависевшую от импорта, на грань катастрофы. О такой угрозе в самый канун войны предупреждал рассказом Danger! Astory of England’s peril сэр Артур Конан Дойл, однако его не послушали. В результате немецкой подводной войны, объектом которой были главным образом торговые суда, Британия потеряла тоннаж равный тоннажу всего ее торгового флота в 1914 г.