Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи - Михаил Вострышев

Неподалеку от Тверской улицы, за высокой оградой, резко выделяясь среди других строений своей величиной, поднимался изящный дом князя Василия Васильевича Голицына. Обладатель этой большой усадьбы был самым влиятельным вельможей в государстве.

В сентябре 1669 года к каменным воротам голицынской усадьбы подкатила карета. Приехавших гостей встретил дворецкий князя и повел их наверх в большую Столовую палату.

Гости – польский посол француз де ла Невилль и молодой вельможа Андрей Артамонович Матвеев – с удовольствием огляделись вокруг.

– Что за прекрасный дом! – воскликнул де ла Невилль, обращаясь к Матвееву. – Верьте моей опытности, это один из лучших домов в Европе. Как чудесно блестит на солнце покрытая медными листами крыша! А здесь внутри – дорогие ковры, живопись. Я восхищен.

Князь Василий Васильевич Голицын (1643–1714)

И действительно, огромная комната была восхитительна. На потолке изображено нечто похожее на небо с солнцем, планетами и звездами, а вокруг в позолоченных ободках, искусно вырезанных из дерева, целый ряд изображений пророков. Сверху спускается оригинальная люстра с шестью подсвечниками, которую как бы поддерживает золоченая голова лося. Стены отделаны под мрамор, окна частью расписаны, на стенах зеркала в золоченых резных и черепаховых рамах. Кое-где в простенках индийские и персидские ковры с золотыми и серебряными узорами на красном шелковом фоне. Посреди комнаты столы со скамьями вокруг, обитые красным гамбургским сукном, и огромный резной шкаф для серебряной посуды.

Не успели гости хорошенько осмотреться, как вошел хозяин – вельможа среднего роста в богатом темно-синем кафтане польского покроя.

– Здравствуйте, дорогие гости, – начал он и тотчас, переходя на латинский язык, обратился к де ла Невиллю: – Как здоровье его величества?

Не ожидая услышать в далекой варварской Московии чистую латинскую речь, де ла Невилль с некоторым замешательством ответил. Голицын тотчас забросал его вопросами, из которых было видно, что он прекрасно осведомлен в европейских событиях. Откуда-то поблизости раздались звуки струнных инструментов.

Это княжеские дворовые играли на фиолях, услаждая слух иностранца польскими напевами. Хозяин пригласил гостей пойти далее и что-то сказал подошедшему дворецкому.

Миновав несколько палат и переходов, они вошли в небольшую по сравнению с первой, но еще лучше украшенную комнату. Стены частью были завешаны кожами немецкой работы. Кругом портреты царей в дорогих рамах, ниже шпалеры – изображения из охотничьей жизни, как видно, вывезенные из заграницы. В углу стоят клавикорды, далее на особой подставке орган. В простенках меж окон развешаны географические карты. Множество небольших тумбочек, столиков, шифоньерка. На них – поставцы, шкатулки, янтарный ящичек. Около двери висит термометр в тонкой резной раме.

Палаты Троекуровых и Голицыных.

Художник Д.П. Сухов

Хозяин предложил сесть в кресла, обитые дорогой шелковой материей с золотой бахромой по бокам. Но де ла Невилль быстро подошел к большому ореховому, с зеркальными дверцами, шкафу и прочел названия нескольких книг. Среди них были русские летописи, сочинения серба Юрия Крижанича, латинская и польская грамматики, немецкая география, несколько переводных изданий.

«Недаром, – мелькнуло в памяти де ла Невилля, – сюда сходятся иностранцы и для приятной беседы, и за делом. Недаром Голицын отказался от предрассудков своей страны и принимает всех, даже иезуитов».

В это время подали вино. Князь произнес тост за здоровье польского короля. Де ла Невилль собрался отвечать, взял свою чарку и невольно залюбовался ее изяществом: это была почти плоская чарка с двумя ручками, а в ней, как живая, сидела маленькая серебряная лягушка.

– Пью за процветание России и ее главного руководителя, – сказал он, обращаясь к Голицыну.

– Я верю в это процветание, – задумчиво глядя перед собой, ответил князь. – Мы устроим школы здесь, в Москве, выпишем учителей из Греции, предложим боярам отдавать своих детей и сюда, и в латинские школы Польши. Постепенно Россия сравняется с другими европейскими державами. Нужно освободить крестьян, владение рабами только портит человека.

Де ла Невилль, слушая смелые проекты Голицына, увлекся ими, и фигура князя становилась все значительнее. Позднее, взявшись за перо, чтобы описать свое посольство в Москву, де ла Невилль признавался, что многие в России уже не чуждаются Европы, желают ее влияния, и среди них первое место занимает «великий Голицын».

Боярыню Феодосию Морозову царь Алексей Михайлович назвал «второй Екатериной-мученицей». Хотя по его же приказу боярыню заключили под стражу, но невозможно было не преклоняться перед ее силой воли и стойкостью. На простых дровнях везли по московским улицам боярыню Морозову в застенок. Высоко подняв руку со сложенным двуперстным знамением, призывала она всех крепко стоять за старую веру. Со слезами провожали москвичи страдалицу, и позорное шествие вместо того чтобы отпугнуть народ, наоборот, только укрепило его дух.

Быстро спустились на землю зимние сумерки. Движение на улицах сразу замерло, лишь изредка виднелись запоздалые прохожие и далеко разносились скрип их шагов на морозном воздухе. Сторожевые решетки уже расставлены, и отряды стрельцов пошли по Москве обычным дозором.

Москва.

Художник В.П. Овсяников

В доме вдовы боярина Морозова еще не спят. У боярыни гостья, сестра ее, княгиня Урусова. Обе женщины сидят в спальной хозяйки и оживленно беседуют. Неспокойно на душе у Федосьи Прокопьевны Морозовой, со дня на день ждет она, что потребуют ее наконец к ответу за упорство в старой вере. Знает она, что сильно разгневан на нее государь за это упорство, а еще больше за то, что отказалась присутствовать на свадьбе его, сославшись на болезнь, в которую никто не верит. А как могла она быть на этой свадьбе? В качестве ближней боярыни ей пришлось бы занять одно из первых мест в церемонии и произносить царский титул, где государь, изменивший старой вере, называется благоверным. Пришлось бы целовать его руку, принимать благословение от архиереев, зараженных никонианской ересью. Нет, лучше уж вынести всю тяжесть царского гнева, лучше пострадать и умереть, чем иметь общение с еретиками. Знатные родственники не раз уговаривали ее пойти на уступки хотя бы ради благополучия своего единственного сына-под-ростка. Но боярыня была непреклонна.